Марина Цветаева. По канату поэзии

Мне кажется, что, сочиняя циклы Блоку и Ахматовой, Цветаева еще не до конца осознавала пугающе систематические ходы этого механизма, как не понимала и того, что истинной ее заботой в этих циклах было не прославление своих поэтических «возлюбленных», а прояснение собственных склонностей и потребностей в области вдохновения. Осознание это, как я предполагаю, пришло к ней лишь постепенно, со временем. Цветаева неоднократно настаивала на важности хронологии; в автобиографическом эссе «Мой Пушкин» она описывает как, взрослея, обретает способность формулировать то, что раньше лишь чувствовала интуитивно. Чаще всего это интуитивное знание относится к ее собственному поэтическому призванию: «Это я сейчас говорю, но знала уже тогда, тогда знала, а сейчас научилась говорить» (5: 71). Эту формулу можно применить и к постепенному осознанию Цветаевой ключевого смысла ее циклов Блоку и Ахматовой – то есть той роли, какую эти циклы сыграли в ее собственном поэтическом взрослении.

О переоценке Цветаевой значения этих циклов свидетельствует то, что для републикации в новом сборнике, «Психея» (Берлин, 1923), она их переработала и переименовала. Оригинальные названия-посвящения циклов, «Стихи к Блоку», «Ахматовой» – не более чем указание на их реальный повод; первоначальный толчок к написанию этих стихотворений лежал в сфере чувств. Из этого зерна, полного эмоций, чувственности, страха, желания (поцелуй, который Цветаева предлагает Блоку, и сердце, которое предлагает Ахматовой в конце первого стихотворения каждого из циклов), вырастает сложное исследование определенной духовной, поэтической задачи. Несколько лет спустя, задним числом, Цветаева осознает внутреннюю связность своих ранних циклов, их философское единство. Теперь она способна дать этому единству – этой проблеме, с которой она мучилась и боролась пять лет тому назад, – имя: вдохновение. Соответственно, в переработанных вариантах циклов Цветаева приглушает имена Блока и Ахматовой, замещая их названиями переосмысленных ею ролей в деле обретения вдохновения, которые каждый из поэтов сыграл в ее собственной поэзии. Так, цикл Блоку получает название «Свете тихий», а цикл Ахматовой переименовывается в «Музу» (хотя посвящение Ахматовой все-таки остается). Характерным для цветаевской поэтической стратегии образом эти новые заглавия умаляют свои объекты, даже прославляя их при этом.

Сборник «Психея» организован не хронологически, как большинство других поэтических книг Цветаевой, а исходя из соображений симметрии. Поэтому значимо, что цикл «Муза» составляет третий раздел сборника, непосредственно перед циклом «Свете тихий», тогда как в третьем с конца разделе сборника – переработанная поэма 1921 года «На Красном Коне» (впервые опубликованная в сборнике 1922 года «Разлука»), самое прямое и пространное лирическое высказывание Цветаевой на тему музы^[117]. Очевидно, что это написанное позднее произведение должно уравновешивать два ранних; как в циклах 1916 года, так и в поэме 1921 года исследуются возможности обретения вдохновения, которые, с точки зрения Цветаевой, доступны для женщины-поэта. То обстоятельство, что поэма «На Красном Коне» была переработана и в процессе работы несколько раз перепосвящена (сначала поэту Евгению Ланну^[118], одной из многочисленных кратких и безответных влюбленностей Цветаевой; потом, в первой публикации поэмы, Ахматовой; позже, при публикации в усеченном виде в сборнике «Психея», все посвящения были сняты), свидетельствует о том, что значимость этого произведения, как и значимость ранних циклов, прошла в восприятии Цветаевой через постепенную эволюцию от интимно личной к более общей, философской. Поэма «На Красном Коне» будет здесь анализироваться в своей исходной редакции (т. е. по книге «Разлука»).