Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая

Вечером были с Серёжей у А.И. Андреевой, смотрели старинные иконы (цветные фотографии), вернувшись домой, около 2 часов ещё читала в постели Диккенса: Давид Копперфильд.

Мальчик дал о себе знать в 8 1/2 утра. Сначала я не поняла – не поверила – вскоре убедилась, и на все увещевания „всё сделать, чтобы ехать в Прагу“ не соглашалась… Началась безумная гонка Серёжи по Вшенорам и Мокропсам. Вскоре комната моя переполнилась женщинами и стала неузнаваемой. Чириковская няня вымыла пол, все лишнее (т. е. всю комнату!) вынесли, облекли меня в андреевскую ночную рубашку, кровать – выдвинули на середину, пол вокруг залили спиртом. (Он-то и вспыхнул – в нужную секунду!) Движение отчасти меня отвлекало…

В 10 ч. 30 мин. прибыл Г.И. Альтшуллер, а в 12 ч. родился Георгий…

Да, что – мальчик, узнала от В.Г. Чириковой, присутствовавшей при рождении. „Мальчик – и хорошенький!“

…Говорят, держала себя хорошо. Во всяком случае – ни одного крика…

В соседней комнате сидевшие утверждают, что не знай – чтó, не догадались бы…»[35]

Уже на следующий день после родов Марина, желая поделиться своей радостью, пишет первое письмо. Оно адресовано её чешской приятельнице А. Тесковой:

«Дорогая Анна Антоновна, Вам – первой – письменная весть. Мой сын, опередив и медицину, и лирику, оставив позади остров Штванице (родильный дом), решил родиться не 15-го, а 1-го, не на острове, а в ущелье… Очень, оченьрадабуду, еслинавестите. Познакомитесьсразуисдочерьюиссыном. Спасибозавниманиеиласку.

М. Цветаева»[36].

И вот Тескова уже во Вшенорах, в домике Марины.

«Не забыть – нет, не няню, доброго гения, фею здешних мест, Анну Антоновну Тескову, – запишет позже Марина. – Приехавшую – с огромной довоенной, когда-то традиционной коробкой шоколадных конфет – в два ряда, без картона, без обмана. Седая, величественная… изнутри – царственная. Орлиный нос, как горный хребет между голубыми озёрами по-настоящему спокойных глаз, седой венец волос… высокая шея, высокая грудь, всё – высоко. Серое шёлковое платье, конечно, единственное и не пожаленное для вшенорских грязей, ибо – первый сын!..»[37]

В те дни, вновь ощутив радость материнства, Марина счастлива как никогда. В который раз старается вернуться мыслями к тому дню, когда впервые услышала плач своего сына:

«…Возвращаясь к первой ночи – к ночи с 1 на 2 февраля – …никогда не забуду, как выл огонь в печи, докрасна раскалённой. (Мальчик, как все мои дети, обскакал срок на две недели, – от чего, впрочем, как все мои дети, не был ни меньше, ни слабее, а ещё наоборот крупнее и сильнее других – и нужна была теплица.)

Жара. Не сплю. Кажется, в первый раз в жизни – блаженствую. Непривычно-бело вокруг. Даже руки белые! Не сплю. Мой сын»[38].

Влюблённая в местные деревеньки, Цветаева напишет: