Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая

Своей жестокостью и зверствами в Западной Белоруссии немцы главным образом отличились в районах партизанского движения… В 1942 году в дер. Углы, Угловского сельсовета, сожжено большинство домов. В огне погибло много женщин, детей и стариков. Сильно разрушены районные центры: Плисса, Шарковщизна, Глубокое, Воропаево. Еврейского населения, которого в данных районах до прихода немцев было довольно много, почти нет, всё вырезано. Только в одном населённом пункте Иоды расстреляно немцами до 500 евреев. Большие еврейские погромы немцы устраивали в местечках Глубокое и Шарковщизна»[165].

Санинструктор Елена Карпова: «В ближайшей от нас деревне фашисты убили всех жителей. Уцелела годовалая девочка, но у неё прострелены обе ручки (верхняя треть плеча). Я делаю ей перевязки, ранки очень нехорошие, её бы положить в госпиталь. Носит её ко мне старушка, которая тоже спаслась совершенно случайно. Была в лесу, собирала ягоды, услышала автоматные очереди, думала, что кур пришли бить. А когда вошла в деревню, увидела, что всех до единого жителей убили. Живой осталась только эта девочка с простреленными ручками. Старушка рассказывала, что в некоторых деревнях эсэсовцы брали грудных младенцев, ломали о колено им позвоночник и бросали в колодец. Звери – и те не мучают жертву, убивают сразу. С кем же их можно сравнить? Вот поэтому нас радуют эти горы трупов, язык не поворачивается назвать их людьми…

Приехали на Березину. Красивая, тихая, задумчивая река, но берега её осквернены трупами проклятых фашистов. Сотни плывут вниз по реке. Особенно много их в районе моста… Отборные СС, чистокровные арийцы, они не хотели сдаваться в плен и решили пробиться из окружения. Рядом с мостом посёлок Октябрь. Ворвавшись в посёлок, эти сволочи стали расстреливать всё мужское население, начиная с пятнадцати лет. Там и были только подростки, и то немного, да старики, они их всех уложили»[166].

Следует заметить, те самые эсэсовцы, чьи трупы в сорок четвёртом заполонили кюветы белорусских дорог, при жизни отличались поистине нечеловеческой, какой-то животной жестокостью. Когда началась война, будущий советский космонавт Константин Феоктистов[167] был подростком. Однако это не помешало мальчишке из Воронежа стать разведчиком. Четырежды он благополучно переплывал Дон для сбора разведданных, но в пятый раз был схвачен эсэсовским патрулём. Немецкий офицер в чёрном мундире поставил подростка на краю ямы для расстрела, но долго не решался нажать на курок – поднимет пистолет, опустит, вновь поднимет и вновь опустит… И всё-таки он выстрелил. Пуля попала парню в нижнюю челюсть и вышла через шею. Окровавленную жертву сбросили в яму. Ночью Костя выбрался из могилы и, истекая кровью, нашёл в себе силы переплыть Дон; на той стороне его выходили наши врачи…

Даже в воспоминаниях скупых на чувства советских военачальников порой просачивается страшная правда войны, которую им пришлось видеть собственными глазами. Вот, например, что при освобождении Белоруссии запало в память командующему 6-й гвардейской армией генерал-полковнику Ивану Михайловичу Чистякову: