Марина Влади, обаятельная «колдунья»

Даже рождение сына Вольдемара-Владимира-Володьки-Вовки лишь ненадолго отвлекло ее от тоскливых мыслей и внесло совершенно незначительные изменения в размеренное и безмятежное существование в сладком рабстве роскоши. Тем более что бесчисленные няньки, кормилицы, прислужницы не давали ей даже пальцем без нужды шевельнуть…

Володька мирно посапывал в кроватке в тени деревьев. Марина, сидя рядом в плетеном кресле, лакомилась персиками и лениво перелистывала свежий номер «L’Offïciel»: ну, и какие ткани нам предлагают кутюрье носить в 1965 году?..

Появившийся в саду Жан-Клод молча протянул ей телеграмму. Орсон Уэллс?[8] Да! Вот так сюрприз. Мэтр приглашает ее в Испанию на съемки «Фальстафа». Роль леди Кейт Перси…

— И что ты ответишь? — Жан-Клод, оказывается, все еще был рядом.

Марина положила телеграмму на столик.

— А что я могу ему ответить? Посмотри на меня, я же сейчас больше похожа на кормящую матрону. — Она чуть приспустила декольте. — Ты когда-нибудь видел такие груди? Уэллс просто не понимает, что я, увы, сегодня не та актриса, о которой можно мечтать. Так, в подробностях, я ему и сообщу. Нет-нет и нет. Орсон — мудрый человек, поймет.

Диктуя свой ответ секретарю, Марина улыбалась: Кейт Перси… Фальстаф… На следующий день Влади получила новую телеграмму от Уэллса. Орсон был, как всегда, лаконичен, категоричен и требователен: «Кончай кормить. Приезжай через две недели. И… будь в форме!»

«В чем оно, счастье актрисы? — задавала себе вопрос Влади. И сама же пыталась найти на него ответ. Оно, пожалуй, в таких банальных вещах, как у всякого человека: получать удовлетворение от своей работы, ценить и уважать своих коллег, партнеров, ощущать свою востребованность. Неважно где — будь то завод, какое-нибудь учреждение или театр, но чувствовать, что тобой восхищаются, а главное — любить то, что ты делаешь».

Отпускать Марину одну в неведомую киноэкспедицию Бруйе отказался наотрез. Он знает, какие опасности таит жаркое пиренейское солнце и не менее горячие кабальеро. Но рабочий график оказался настолько плотным, что все время Влади и Бруйе приходилось проводить порознь: Марина пропадала на съемочной площадке, а Жан-Клод, как некогда Оссейн, сидел в гостиничном номере, злющий, как лев в клетке. Как ему хотелось прекратить весь этот киношный балаган! В конце концов он устроил жене неприятную сцену в отеле, развернулся и умчался домой.

В два часа ночи в ее номере раздался стук в дверь. Марина решила, что вернулся Клод, и уже намеревалась открыть. Но услышала не совсем трезвый мужской голос: «Это я, Орсон!» На цыпочках она вернулась в спальню и просидела в кресле до утра, не сомкнув глаз и не выпуская из рук сигареты. На следующий день, отсняв заключительные сцены, Уэллс поблагодарил всю киногруппу за отличную работу, а Марине почему-то посоветовал бросить курить, чтобы не портить голос: «Пойми, это — твое главное сокровище». О запертой двери несостоявшийся любовник не обмолвился ни словом…

Насчет голоса Уэллс был, безусловно, прав, невинно улыбалась Марина, вспоминая, с каким трудом ей удавалось озвучание картины по-английски: «Причем это был староанглийский язык, шекспировский. Я волновалась, но, по-моему, все получилось…» Но при следующих встречах Орсон обычно глядел на нее с некоторым недоумением…

А Бруйе, чувствуя свою вину, решил-таки выполнить свое давнее обещание, и они с Мариной отправились в путешествие за океан. Тем более что в Штатах Влади ждала небольшая работа в какой-то проходной итальянской картине «Моя американская жена». Поначалу она даже думала отказаться от съемок, но согласилась, узнав, что ее партнером вновь будет Уго Тоньяцци. Съемочный процесс был организован чудовищно, паузы между сменами затягивались, и актеры были вынуждены слоняться без дела, пока горе-сценаристы дорабатывали следующую сцену. Во время одного из очередных перерывов Марина решила выяснить, что из себя представляет прославленная американская киноиндустрия, и на свой страх и риск (без всяких рекомендаций) наведалась в агентство «Уильям Моррис», которое занималось кастингом актеров. Она вовсе не собиралась покорять Новый Свет, просто было любопытно.

Тамошний «биг-босс», оглядев гостью с головы до ног, попросил: «Не могли бы вы улыбнуться, мадемуазель?»

Марина задохнулась от возмущения:

— Вы! Вы мне, звезде европейского класса, которая только что снималась у самого Орсона Уэллса, мне, матери троих детей, одной из самых красивых актрис, предлагаете просто улыбнуться?!

Сидящая рядом с боссом тощая американка с явно подтянутой кожей просипела прокуренным голоском:

— Именно вам, милочка. И вообще, не мешало бы вам сбросить два-три килограмма и заменить зубки. По-моему, они не очень ровные…

Марина, уже вне себя от ярости, вскочила, схватила шубку, шляпку и заорала прямо в лицо этой облезлой курице:

— Я вешу ровно 58 килограммов при росте 175 сантиметров, и все зубы — мои собственные! А ты шамкай и щелкай своими фарфоровыми!

После перенесенного шока Марина уже не испытывала к Голливуду ничего, кроме отвращения и ненависти.