Марион Фай

— Мистер Гринвуд мог попросить его удалиться, — что и исполнил. Более говорить ему было нечего. А теперь, дорогая, довольно об этом. Если ты наденешь шляпу, мы пойдем пройтись до деревни. — На это лэди Франсес охотно согласилась. Она вовсе не была расположена ссориться с отцом или принимать в дурную сторону то, что он сказал о ее обожателе. Она не ожидала, чтоб дело пошло очень гладко. Она обещала себе быть постоянной и надеялась на конечный успех; но не думала, чтоб торжество истинной любви далось ей легче, чем другим. Она была очень рада снова стать в добрая отношения к отцу, и не то, чтоб отказаться от своего поклонника, но так вести себя, точно он не занимает первого места в ее мыслях. Жестокость мачехи так ее подавляла, что разрешение сделать прогулку с отцом било для нее положительной радостью.

— Не думаю, чтоб что-нибудь можно было сделать, — сказал маркиз жене, несколько дней спустя. — Это одна из тех бед, которые случаются от времени до времени!

— Подумать только, что такая девушка, как твоя дочь, пленилась почтамтским клерком!

— К чему повторять это так часто? Не вижу, чем почтамт хуже всякого другого учреждения. Понятно, что допустить этого нельзя, что раз сказавши это, самое лучшее, что мы можем сделать, это жить так, как будто ничего не случилось.

— И позволять ей делать все, что она захочет?

— Кто ей позволяет делать, что она захочет? Она сказала, что не будет писать, и не писала. Нам остается только отвезти ее опять в Траффорд и позволить ей забыть его как можно скорей.

Маркиза отнюдь не была удовлетворена, хотя не знала, какую бы рекомендовать особо строгую меру. Было когда-то время — славное время, как теперь думала леди Кинсбёри — когда молодую девушку можно было запереть в монастырь, пожалуй в тюрьму, или просто заставить выйти за какого-нибудь поклонника, найденного для нее родителями. Но эти удобные времена миновали. Лэди Франсес и теперь была в тюрьме, но здесь маркиза вынуждена была играть роль тюремщика; в этой же тюрьме были заперты ее «голубки» за одно с недостойной сестрою. Ей самой хотелось возвратиться в Траффорд, в свой уютный уголок. В ее настоящем настроении красоты Кенигсграфа не пленяли ее. Но что будет, если леди Франсес выскочит из окна в Траффорде и убежит с Джорджем Роденом? Окна в Кенигсграфе несомненно гораздо выше окон в Траффорде. Они решили возвратиться в начале сентября, и почти уже начинали укладываться, когда лорд Гэмпстед неожиданно явился среди них. Ему надоело кататься на яхте, надоели книги и занятие садоводством в Гендоне. Надо было что-нибудь придумать до начала охотничьего сезона, а потому он в один прекрасный день явился в Кенигсграф, никого не предупредив. Это возбудило необузданный восторг его братьев, которыми он распоряжался так произвольно, что даже мать их не могла помешать этому. Их заставляли галопировать на пони, на которых они прежде ездили только шагом; их купали в реке, их водили в верхний этаж замка и запирали в башню, как его умел сделать один Гэмпстед. Джек оставался Джеком; дети были в полном восхищения; но маркиза не так была обрадована его приездом. Через несколько дней завязался разговор о лэди Франсес, которого леди Кинсбёри охотно бы избегла, если б было можно, но на который вызвал ее пасынок.

— Не думаю, чтобы с Фанни следовало дурно обращаться, — сказал он.

— Гэмпстед, я бы желала, чтоб ты знал, что я не понимаю подобных выражений.

— Дразнить, мучить, делать ее несчастной, хочу я сказать.

— Если она несчастна, то по своей вине.

— Но нельзя же с ней обращаться, точно она себя опозорила.

— Она опозорила себя.

— Я это отрицаю. Я не позволю, даже вам, так выражаться о ней. — Маркиза выпрямилась, точно ее оскорбили. — Если в вашем доме к ней так будут относиться, я вынужден буду просить отца удалить ее и поселю ее у себя. Я не хочу видеть, как сердце ее разобьется от жестокого обращения. Я уверен, что это противно его желанию.

— Вы не имеете права говорить со мной в этом тоне.

— Я имею несомненное право защищать мою сестру, и я воспользуюсь этим правом.

— Вы, вопреки всем приличиям, ввели в дом молодого человека.

— Я ввел в дом молодого человека, которого с гордостью называю своим другом.

— А теперь вы намерены помочь ему погубить вашу сестру.

— Вы совершенно ошибаетесь, говоря это. Они оба знают, и Роден, и сестра моя, что я этого брака не одобряю. Если бы Фанни жила у меня, я не счел бы себя вправе пригласить к себе Родена. Они оба поняли бы это. Но из этого не следует, чтоб с ней можно было жестоко обращаться.

— Никто не был с ней жесток, кроме ее самой.

— Довольно легко заметить, что здесь происходит. Было бы гораздо лучше, чтоб Фанни оставалась в семье; но в одном можете быть уверены — я не позволю ее пытать. — С этим он ушел, а на другой день уехал из Кенигсграфа. Понятно, что выражения, какие он употреблял в разговоре с ней, не примирили маркизу с ее пасынком-радикалом.

Неделю спустя, вся семья возвратилась в Англию и в Траффорд.

X. «Nobless oblige»