Марионетка

Если мои предположения правильные, то преследователи решили прикончить меня, и сейчас те двое на центральном причале внимательно и с надеждой смотрят на то место, где мое тело упало в воду. Я с надеждой думал о том, что медленно поднимающиеся на поверхность пузырьки заставят их сделать неверные выводы, надеялся, что на это уйдет не слишком много времени. Воздуха в легких почти не осталось, и долго разыгрывать это представление было невозможно.

Через минуту, которую я принял за пять минут (хотя фактически это были секунды), пузырьки иссякли. Воздуха в легких больше не было. Боль в легких и сердце, которое шумно колотилось в пустой грудной клетке, непрерывно нарастала. Потом началась резкая боль в ушах.

Я оторвал ноги от илистого дна и поплыл направо, надеясь, что сориентировался правильно. Рука коснулась киля какой-то баржи, я подплыл под нее и вынырнул с другой стороны.

Мне казалось, что еще пять-семь минут под водой, и наступит конец. Когда я очутился на поверхности, потребовались вся моя выдержка и сила воли, чтобы не закашляться, так как хриплый кашель наверняка бы услышали на другом конце причала. Если дело касается жизни и смерти, человек всегда найдет в себе силы, о которых никогда даже не подозревает в обычных условиях. Я обошелся несколькими полными, но беззвучными глотками воздуха.

Вначале ничего не было видно, причиной оказался слой мазута на поверхности воды, который на миг слепил мне веки. Я стер его, но все равно ничего не мог различить, кроме темного корпуса баржи, за которой прятался, центрального причала и второй баржи, стоящей параллельно в десяти футах от первой.

До меня донеслись слабые, похожие на едва слышное журчание голоса. Тихо подплыв в корме, я ухватился за руль и осторожно выглянул. На причале стояли двое. Один освещал фонариком то место, куда я упал, оба, наклонившись, напряженно вглядывались в воду, темную и неподвижную.

Потом они выпрямились. Первый пожал плечами и вскинул руки ладонями кверху. Второй кивнул и осторожно потер ногу. Посылая сигнал, первый дважды скрестил руки, поднятые над головой. В ту же минуту послышалось фырканье и чихание запускаемого где-то вблизи дизельного мотора. Видимо, то, что произошло, не привело в восторг ни того, ни другого, так как человек, подававший сигнал, схватил своего хромающего дружка за руку и потащил за собой.

Я подтянулся и попробовал взобраться на баржу. Мне казалось, что это проще простого, но когда борт возвышается над водой фута на четыре, то простое упражнение может оказаться слишком трудоемким. Невыполнимым оно оказалось и для меня. Однако с помощью кормового каната я перевалился через борт и добрых 30 секунд пролежал на палубе баржи, задыхаясь, как выброшенный на берег кит. Казалось, что силы исчерпаны полностью, но постепенно они возвращались вместе с растущим сознанием важности той задачи, которую я поставил перед собой, и необходимости немедленно приступить к ее выполнению.

Все это вместе взятое заставило меня встать на ноги и направиться к носу баржи, откуда был виден берег.

Дружки, полные решимости уничтожить меня, вероятно, испытывали обоснованную радость от хорошо выполненного задания. Сейчас они превратились в едва различимые тени, которые с минуты на минуту растворятся в еще более глубокой тени складских помещений. Подтянувшись, я взобрался на центральный причал и притаился, определяя, откуда доносится шум мотора. Потом нагнулся и побежал к причалу, где была пришвартована баржа с работающим двигателем. Там на четвереньках подполз к ее краю и стал наблюдать. Баржа, длиной около 70 футов, была широкая и неуклюжая.

Передние три четверти ее палубы полностью предназначались для груза и грузовых люков, дальше размещалась рубка, за ней—каюта для экипажа. Сквозь занавешенные окна пробивался неяркий свет.

Из окна рубки выглянул мужчина в фуражке в заговорил с матросом, который поднимался на причал, чтобы отдать швартовы.

Баржа стояла, почти соприкасаясь с причалом. Подождав, пока матрос отвяжет швартовый канат и бросит его на баржу, я неслышно соскочил на палубу, спрятался за каютой и находился там до тех пор, пока не услышал, что все швартовые канаты были сброшены на баржу. Вслед за ними на палубу спрыгнул матрос. Я прокрался к каюте, поднялся по трапу на крышу, переполз на крышу рубки и распластался на ней. Вскоре вспыхнули ходовые огни. Они не мешали мне, так как находились по обе стороны рубки, и место, где я лежал, оставалось в тени. Шум двигателя усилился, и катер начал медленно отходить от причала. И тут мне пришла в голову одна мрачная мысль: не попал ли я из огня да в полымя?

Глава 10

Я знал, что сегодня ночью, придется путешествовать, и предполагал, что буду мокрым насквозь. Но следовало быть более предусмотрительным и отправиться в непромокаемом гидрокостюме аквалангиста. Раньше я почему-то не подумал об ?том, и теперь на крыше рубки расплачивался за свое легкомыслие.