Марью пишет сочинение

— Не-ет! — решительно остановил его Юри Кээрукамар и тряхнул волосами. — Теперь пойдёт… — Четверо мальчиков выжидательно смотрели в лицо звеньевого. — Теперь пойдёт… Энн Какуотс. И если ватрушки ещё не совсем сгорели, это ничего не значит. Всё равно девчонки их сожгут, а не сожгут, так вытащат из духовки недопечёнными. Обязательно принеси показать!

Энна Какуотса точно ветром за дверь вынесло.

— Ну, показывай! — приказал Юри Кээрукамар, когда Энн Какуотс вернулся.

— Показывать нечего, — объяснил Энн Какуотс таким голосом, как будто он извинялся, и отвёл глаза в сторону.

— Как это нечего?! — грозно потребовал отчёта Юри Кээрукамар.

— Девчонки не дали. Сказали, что я дёргаю их за косички, и потому мне надо бы не ватрушек дать, а…

— А что у тебя во рту?

— Ничего.

— Почему ты смотришь в сторону? Ну-ка, погляди мне в глаза! — велел Юри Кээрукамар. — А теперь открой рот!

Энн Какуотс быстро задвигал во рту языком, свирепо вытаращил глаза и глотнул. Только после этого он раскрыл рот. Юри Кээрукамар приподнялся на цыпочки и заглянул в рот Энна Какуотса сначала одним, потом другим глазом.

— Ага-а! У тебя во рту полно творожных крошек! — возмутился звеньевой.

— Ого-о! — завистливо загудело звено.

— Это ничего не значит! — оправдывался Энн Какуотс.

— Как это ничего не значит?! — вконец разозлился Юри Кээрукамар. — У самого́ полон рот творога, и на тебе, ничего не значит!

— А что у тебя во рту? Ничего.

— А вот и не значит… потому что… потому что творог очутился у меня во рту случайно, я даже и не заметил. Но ватрушка не была горелой, и сырой она тоже не была.

— Немножко-то была?

— Немножко, пожалуй, была.

— Ну, что я говорил! — торжествующе воскликнул Юри Кээрукамар. — А вот у нас клей — разве бывает сырой? Нет! У девчонок всегда всё не так.

Вскоре к девочкам отправился Яан Каннельпулк. Он должен был посмотреть, как они добро переводят, и принести звеньевому вещественное доказательство.

— П-плита совсем х-холодная! — крикнул Яан Каннельпулк, как только вернулся. В руке он держал объеденную со всех сторон ватрушку. — Д-девчонки варят к-кофе, а подбросить под п-плиту дров никто не догадался.

— Зачем ты обкусал ватрушку? — сердито спросил звеньевой. — Кто такой огрызок есть станет?

— Я! Я стану! — возразил Калле Хоостекоппель, самый маленький мальчик в звене, бритоголовый, с большими розовыми ушами. Никто не успел и слова сказать, он с воробьиным проворством выхватил из руки Яана Каннельпулка огрызок ватрушки и сунул себе в рот.

— Ос-становись! П-подожди! — закричал Яан Каннельпулк, но было уже поздно.

— Эгоисты! — Юри Кээрукамар потерял терпение. — Так и глядят, чего бы схватить, каждый думает только о себе. Ну и звено у нас! Умяли уже полпротивня ватрушек и всё не наедитесь. А того нет, чтобы позаботиться о звеньевом.

— Они же совсем сы-ы-ы-рые! — протянул Калле Хоостекоппель.

— Ах сырые?! — воскликнул Юри Кээрукамар в отчаянии. — Ничего подобного! А если бы и так, разве я не могу съесть сырую ватрушку? Шагом марш! Принеси мне быстро новую! Только не огрызок какой-нибудь!

— М-мне тоже! М-мою съели! — прошептал Яан Каннельпулк в розовое ухо Калле Хоостекоппеля. Калле Хоостекоппель расплылся в улыбке и кинулся выполнять поручение.

— К-клей остыл! — проворчал Яан Каннельпулк и отложил в сторону недоделанную раму для змея.

— Разогрей, — посоветовал Мати Пендельвярк, а сам в это время придвинулся поближе к двери.

Разозлённый Юри Кээрукамар стоял, отвернувшись к окошку.

— Ну вот, ушёл и пропал! — Энн Какуотс развёл руками. — Пойду-ка я скажу Калле Хоостекоппелю, чтобы поторопился.

— Да что они заснули там, что ли! — произнёс Яан Каннельпулк, сделал рассерженное лицо и тоже исчез за дверью. Мати Пендельвярк тоскливо смотрел ему вслед…

Когда Юри Кээрукамар повернулся к окошку спиной, в пионерской комнате никого уже не было.

Юри Кээрукамар стоял один среди комнаты и нервно чесал себе подбородок. Подбородку стало уже больно, а о звене всё не было ни слуху ни духу. — Ну, я им покажу! — пробормотал наконец звеньевой, свирепо наморщил лоб, двинулся к выходу и громко хлопнул дверью, словно из ружья выстрелил.

Из кухни доносился весёлый смех и разговоры.

Юри Кээрукамар надул щёки, резко распахнул кухонные двери.

Он увидел стол и вокруг него девять счастливых физиономий.

— Да, верно говорят, — произнёс Энн Какуотс с набитым ртом и допил последний глоток кофе из своего стакана, — остатки сладки.

— Потому что сахар всегда на донышке оседает, — звонким голоском подтвердил Калле Хоостекоппель и развернул носовой платок, чтобы вытереть руки.

— Ватрушки — первый сорт! Спасибо поварам! — сказал Мати Пендельвярк с довольной улыбкой.

— Н-ни одной п-подгорелой или с-сырой н-не было! — Яан Каннельпулк сокрушённо развёл руками перед Юри Кээрукамаром. — Н-не было, и в-всё тут.

Лицо Юри Кээрукамара вытянулось, и на нём отразилось глубокое разочарование. До того глубокое, что Калле Хоостекоппель начал утешать звеньевого.