Марк Алданов - комментатор русской классики

В очерке «Ольга Жеребцова» (1926) Алданов пишет об относительности оценок, выносимых персонажам истории. В литературных текстах эта относительность поразительна: «Очень вдобавок расходятся разные оценки людей того времени. Пример поистине поразительный: Марья Дмитриевна Ахросимова “Войны и мира” и Хлестова “Горя от ума” писаны якобы “портретно” с одной и той же дамы. Толстой хотел найти красоту и поэзию, - нашел. Грибоедов хотел найти пошлость и безобразие, - тоже нашел»[16]. Таким образом, создатель «Горя от ума» оказался включенным в цепь алдановских рассуждений о превратностях судеб в восприятии потомков.

Другие тексты Алданова утроены так, что в них либо упоминаются имена персонажей пьесы «Горе от ума», которые приводятся в целях аргументации мыслей, либо алдановские герои вмещают в себя какие-то идеи, оказываются в ситуациях, близким действующим лицам грибоедовской пьесы.

Следующее произведение, в котором замечен грибоедовский след, - это первая часть трилогии «Ключ» - «Бегство» - «Пещера». В романе «Ключ» (1928-1929) есть аллюзия на знаменитую пьесу Грибоедова. Следователь Николай Петрович Яценко, пытаясь вспомнить отчество своего знакомого Фомина, ошибается в отчестве:

- Картины покупаете, Платон Иванович?

- Платон Михайлович...

- Простите, Платон Михайлович. Это ведь в «Горе от ума» Платон Михайлович?..[17].

Очевидно, что такая литературная ассоциация у следователя могла появиться при том условии, что он либо хорошо усвоил русскую классику еще в гимназические годы, либо обращался к ней в зрелом возрасте, любя и запоминая даже подробности изображенных сцен. Такой ситуативной деталью Алданов создает образ положительного героя, образ просвещенного сыщика.

Отсылки к Грибоедову осуществляются и во второй части этой же трилогии Алданова, в романе «Бегство» (1930-1931). Среди многочисленных диалогов двух «лишних» людей, людей, выброшенных историей из России, Брауна и Федосьева, есть эпизод, в котором персонажи предвидят процессы развития русского общества. Мрачный Федосьев, в прошлом глава политического сыска, спрашивает не менее мрачного ученого - в прошлом нелегального революционера Брауна: «У нас в России были Гамлеты, Чайльд-Гарольды, дон-Кихотами хоть пруд пруди. Только Фаустов не было. Итак, ваш скорбный листок?..» Браун по привычке парирует: «Нет болезни, нет и скорбного листка». Федосьев не унимается: «Болезнь есть: чрезмерная независимость». Браун отвечает: «Золотая середина между Юлием Цезарем и Молчалиным»[18]. В таком контексте действующее лицо грибоедовской пьесы наделяется чертами символа, противостоящего символу властолюбия, тщеславия и агрессии. Вероятно, образ Молчалина наделяется весьма высоким значением - становясь по контрасту символом покорности и терпения. А золотая середина - это направление жизни русского человека между двумя крайностями. Но подобная антитеза, сопоставление крайностей, вряд ли избежала иронии автора. Образ Молчалина превращается в настоящий мотив алдановского романа. Так, несколькими страницами ниже цитируются известные слова Грибоедова, а именно: ироничная реплика Чацкого:

Ах! Софья! Неужли Молчалин избран ей!
А чем не муж? Ума в нем только мало;
Но чтоб иметь детей,
Кому ума недоставало?
Услужлив, скромненький, в лице румянец есть[19].

Желчный Чацкий, умаляя интеллект Молчалина, оставляет своему сопернику только естественную ущербную способность «ума» - «иметь детей». Алдановым эта реплика применяется в сцене своего романа: Витя Яценко, вдохновленный первым удачным обладанием женщины, игриво и весело произносит слова Александра Андреевича: «Елена Федоровна, вернувшись в спальню, прервала его глубокие размышления.

- Ты был очень мил, - сказала она, гладя его по голове. - Ты далеко пойдешь.

- Правда?

В ее устах эти слова были для него то же, что для молодого офицера похвала знаменитого полководца. Витя не был самодоволен, но он чувствовал, что, независимо от его воли, самодовольная улыбка все глупее расплывается на его лице.

- Иметь детей кому ума недоставало, - сказал он, и ему стало еще веселее: ответ показался Вите очень удачным. “Вот и находчивости теперь прибавилось...” Елена Федоровна тоже засмеялась, догадавшись, что это цитата»[20]. Юный Витя не замечает, что такая находчивость сродни пошлости, но фраза из пьесы Грибоедова его выручает, становясь поводом для милой шутки.