Марк Аврелий и конец античного мира

Лишь косвенно и путем вывода из посылок христианство оказалось могучим пособником в улучшеши участи раба и в ускорении отмены рабства. Роль христианства в этом воироее была ролью просвещенного консерватора, который служит радикализму своими принципами, но говорит в духе очень реакционном. Выставляя раба способным к добродетели, героем в мученичестве, равным господину и, быть может, превосходящим его с точки зрения царствия Божия, новая вера делала рабство невозможным. Дать рабу нравственное достоинство, значило уничтожить рабство. Одних церковных собратий было бы достаточно для разрушения этого жестокого установления. Античный мир сохранил рабство лишь путем исключения невольников от участия в патриотических культах. Если бы они приносили жертвы вместе с господами, их нравственный уровень был бы возвышен. Посещение церкви было лучшим уроком религиозного равенства. Что же сказать о причащении, о совместном мученичестве? С той минуты, как невольник исповедует ту же веру, что и его господин, молится в одном с ним храме, невольничество уже близится к своему концу. Чувства Бландины и ее «телесной госпожи» суть чувства матери и дочери. В церкви господин и невольник назывались братьями. Даже в самом щекотливом из всех вопросов, в вопросе брачном, проявлялись чудеса: некоторые отпущенники получали в жены высокородных дам, feminoe olarissimoe.

Как и естественно предположить, владедец-христианин всего чаще обращал в христианство и своих рабов, не допускал, однако, неразборчивости, которые населила бы церковь людьми недостойными. Считалось добрым делом идти на невольничий рынок и там, по указанию благодати, выбрать какое-нибудь выведенное на продажу грешное тело, для обеспечения, ему спасения. «Купишь раба, душу выиграешь», гласила употребительная пословица. Еще более распространенным и законным видом прозелитизма был прием найденышей, которые тогда становились христианами alumni. Иногда, некоторые церкви на собственный счет выкупали своих членов из рабского состояния. Это сильно возбуждало желания несчастных, которым не оказывалось этой милости. Правоверные наставники не поощряли этих опаисных притязаний. «Пусть продолжают служить во славу Божию, для получения от Бога гораздо лучшей свободы». Раб, или отпущенник, достигал высших церковных должностей, если его патрон или владедец этому не противился.

Собетвенно христианством основано было равенство перед Богом. Климент Александрийский, Иоанн Златоуст в особенности никогда не пропускает случая утешить раба, назвать его братом свободного человека и не менее его благородным, если он покоряется своему положению и служит во славу Божию, охотно и от сердца. В церковной литургии есть молитва о «страждущих в горьком рабстве». Уже иудаизм выражал по тому же предмету правила сравнительно гуманные. Он в самой широкой мере поощрял отпуска. Собственно между евреями рабство было очень смягчено. Ессеи и терапевты пошли дальше: они объявили невольничество противным естественному праву и совершенно обошлись без невольничьего труда. Христианство, менее радикальное, не прекратило рабства, но прекратило нравы, вызванные рабством. Рабство основано на отсутствии понятия о братстве между людьми; это понятие его и разлагает. Начиная с V века, освобождение рабов, выкуп пленных стали делами благотворительности, наиболее рекомендуемыми церковью.

Те, которые вообразили в христианстве революционное учение о правах человека и в Иисусе усмотрели предшественника Туссена-Лувертюра, ошиблись совершенно. Христианство не вдохновляло никакого Спартака; истинный христианин не возмущается. Но поспешим сказать, что не Спартак прекратил рабство: гораздо скорее это сделала Бландина, и всего более крушение греко-римского мира. Античное рабство, в действительности, никогда не было отменено; оно рухнуло или, точнее, преобразилось. Инерция, в которой Восток погряз, начиная с полного торжества церкви в V веке, сделала раба ненужным. Нашествие варваров на Западе имело подобные же последствия. Общая отрешенность, овладевшая человечеством, вслед за падением Римской империи, привела к бессчетным отпускам невольников. Раб был жертвой, переживающей языческую цивилизацию, почти ненужным остатком мира роскоши и досуга. Считали возможным освободит душу от ужасов загробной жизни, освободив брата, страждущего здесь на земле. Невольничество сделалось, впрочем, по преимуществу сельским и предполагало связь между человеком и землей, которая впоследствии должна была развиться в собственность. Что же касается философского принципа, что человек может принадлежать только самому себе, то он явился в качестве общественного догмата лишь гораздо позднее. Сенека, Ульпиан провозгласили его в теории; Вольтер, Руссо и французская революция сделали его основанием новой веры человечества.

Глава XXXIII. Христианская империя