Марк Аврелий. Золотые сумерки

Между тем Авидий продолжил.

— Коммод будет усыновлен и объявлен цезарем. Далее посмотрим…

Витразин позволил себе возразить.

— Но, государь, народ натерпелся от философов. Империи нужна сильная рука, способная вымести эту свору из преториев. Мы сразу должны дать понять, чтобы они не рассчитывали на снисхождение.

Корнициан подхватил.

— Это касается и придурков из Северной армии. От них необходимо избавиться немедленно, как Адриан избавился от полководцев Траяна.

— Лувий, — ответил ему наместник, — ты являешься моим начальником штаба. Это высокая должность и она тебе по плечу. Однако ты заблуждаешься, если полагаешь, что способен заменить Пертинакса, Севера, Приска или хотя бы Сабина, Плавта или Пета. Я медлю с провозглашением себя императором не только из уважения к Марку? Ты не был в Паннонии, Корнициан, а я был. И должен признать, что Северной армии разгромить все мои сирийские и азиатские легионы раз плюнуть. Там армия, сколоченная, набравшаяся опыта, испытавшая вкус побед, а здесь сброд. Ситуация напоминает ту, что сложилась во время противостояния Цезаря и Помпея. У Помпея был большой перевес в силах, а у Цезаря выпестованные им, покорившие Галлию воины. Я не желаю доводить дело до Фарсала ⁸. Вот почему так важна законность моего вступления в должность. Вот почему так важно это письмо, — он потряс первым свитком. — Если весть о смерти Марка — это ложь или один из приемчиков «философа», мы не продержимся и года. Пертинакс ли поведет армию, Север или Приск — не имеет значения. Не говоря о Марке. Философ только прикидывается тихоней. Когда потребуется, он вполне сможет возглавить войска. Это ему вполне по плечу. У него десять легионов, шесть отборных и четыре чуть похуже, но все равно даже эти, менее сведущие и разболтанные, способны сокрушить нас как в сражении, так и с помощью маневра. Это неодолимая сила. Итог будет однозначный — главнокомандущий Северной армии станет императором. Я не желаю протаптывать дорогу к власти кому бы то ни было. Вот почему так важно мне лично прибыть в Сирмий и склонить легатов Марка к сотрудничеству. На любых условиях. С теми козырями, что у меня на руках, я сумею добиться своего. Только нельзя спешить. Понятно?

— Так точно, — в один голос ответили Витразин и Корнициан.

— Тогда ступайте.

— Господин? — подал голос Витразин. — что здесь делает эта девка?

— Она приехала за своим женихом. Ты полагаешь, что она шпионка?

— Нет, господин, я слышал в Риме эту историю. Уверен, что ее послала Фаустина. Меня смущает этот Сегестий. Он верный пес Марка.

— Клавдия сказала, что его вместе с Лонгом и Летом вышибли из гвардии.

— И это правда. Только лучше проявить осторожность. Что, если он послан сюда, чтобы убить вас и тем самым снять всякую угрозу для наших врагов в Риме.

Авидий вздохнул.

— Витразин, ты считаешь меня полным идиотом? Полагаешь, я не слыхал о той истории в лагере возле Карнунта? За какое дело беремся, други, и для начала ты решил заняться сведением счетов?

— Ни в коем случае, цезарь! Клянусь, божественный, главное для меня благо государства!

— Учти, Витразин, я знаю куда больше, чем тебе кажется. Вот почему, Корнициан, ты должен немедленно взять Сегестия под стражу. Только очень тихо, без членовредительства. Если при аресте начнется шум, лучше оставьте германца в покое. Но я надеюсь, что ты, Корнициан, не допустишь шума. Пусть посидит до лучших времен. Мне такие бойцы самому нужны. Говорят, ты его очень опасался, когда выступал на арене, Витразин?

— Кто? Я?.. — вольноотпущенник изобразил нескрываемое возмущение.

— Ладно. Корнициан проследи, чтобы все было исполнено в точности, как приказано. Учти, что взять Сегестия не просто, он многое умеет.

— Исполним, государь.

* * *

Вечером Витразин, приглашенный к Корнициану на дружескую пирушку, посетовал — преклоняясь, мол, перед величием Авидия, испытывая уважение к его провидческому дару, сулящему так много добра государству, ему, человеку простому, не обремененному знанием философии, не по сердцу постоянные задержки, которые то и дело встают у них на пути. Пока он, Витразин, исключительно в убытке.

Корнициан согласился с гостем и, разделив его озабоченность, заявил, что так можно дотянуть и до того момента, когда кто-то более решительный и дерзкий заявит свои права на империю. В этом случае положение резко обострится.

— Я тоже человек без претензий, — добавил он, — и собственный интерес волнует меня ничуть не меньше, чем благо государства. Промедление мне тоже не по нраву. Страха много, а наградных мало. Понятно, борьба предстоит непростая, но все же, на мой взгляд, было бы полезнее скорее ввязаться в драку. А там посмотрим. С другой стороны, бросаться в омут с головой тоже рискованно. Разум подсказывает, что необходимо рассмотреть все возможности.