Марк Аврелий. Золотые сумерки

Редкие звезды высыпали в ту ночь над Сирией. Их было немного. Светили тускло, словно через силу, однако на земле было достаточно света, чтобы различать лицо спутника, выражение глаз, положение рук. В чем причина подобной ясности, сказать трудно — может, глаза привыкли к темноте, может, таково устройство азиатских ночей.

Девушка принялась пересчитывать звезды, загадала — будет чет, значит, к беде, если нечет, попробую довериться. Раз, два… Третью отыскала над головой Бебия, она затерялась в кроне пальмы. Вот он, герой, сидит рядом и помалкивает. Четвертая, пятая… Прежней восторженной, вгоняющей в дрожь страсти, которую она испытала в Риме, и в помине не было. Невозможность существовать без Бебия, от которой она, как дурочка, так долго страдала, теперь схлынула. Бебий изменился, сник, нервен, чего-то боится. Стало жаль его. Но жалость, как с детства уверяли всех мальчиков и девочек в Риме, самая позорная, самая недостойная гражданина страсть. Жалость унизительна. Римлянина можно простить, амнистировать, к нему можно проявить милосердие, основанное на разумном предположении, что осознавший вину гражданин теперь не пожалеет жизни, чтобы искупить ее. Но сострадать!.. Присесть рядом и обоюдно пустить слезу — это было немыслимо, оскорбительно для римской доблести.

Однако именно этого Клавдии и хотелось, однако она пересилила себя. Вручила возможность продолжения беседы в руки богов.

Звезд оказалось семнадцать, в самый раз, чтобы начать откровенный разговор.

— Бебий, мой приезд сюда — это не каприз и не блажь. Поверь, у меня нет того жара в груди, который я испытывала в Риме. Мне просто было не по себе при виде слез Матидии. К тому же, если помнишь, я сама сделала первый шаг и навестила тебя в твоем доме. Я обещала ждать, поэтому определять свою судьбу, не повидавшись с тобой, полагаю недостойным.

— Ты собираешься замуж?

— Нет, но я не люблю быть обязанной. Поверь, мне обидно, неужели я ошиблась в тебе? Ты гонишь меня, не расспросив даже о матери, не разузнав, как Марция, что с ребенком? Не поинтересовался покровителем, без помощи которого эта поездка не могла состояться. Ты утратил любопытство? Ты упомянул о долге. Каким же образом ты собираешься исполнить долг? Знаешь, перед отъездом в Азию у меня состоялся разговор с хорошо известным тебе человеком. Что я должна передать ему?

— Ты имеешь в виду?.. — спросил Бебий и потыкал в небо большим пальцем.

— Да, Бебий. Он озабочен твоим молчанием.

— Авидий сегодня сообщил, что он серьезно болен. Они все ждут не дождутся самых неблагоприятных известий. Или, наоборот, благоприятных.

— Официального сообщения не было, — ответила Клавдия. — Значит, следует исходить из того, что Марк жив.

Бебий скривился. Исходить-то можно из чего угодно, только этим голову не спасешь. Наконец он подал голос.

— О Марции я наслышан. Чего — чего, а сплетен здесь хватает. Знаешь, сколько знатных из Рима побывало здесь. Сначала только и разговоров, что о Марции да обо мне. Мне сочувствовали, кое-кто, правда, решил посмеяться. Я убил насмешника, за это Корнициан, легат — пропретор, исполняя приказ Авидия, сослал меня на границу — мол, подальше от гнева императора. Знаешь, я поверил, потом только допер, как ловко Авидий и со своим помощником Корницианом, а также упомянутый тобой покровитель, сославший меня в Сирию в качестве соглядатая, обвели «молокососа» вокруг пальца. Понимаешь, Клавдия, когда плюют в душу, становится не по себе. Только не надо меня жалеть.

Он сделал паузу, потом неожиданно сменил тему.

— Говорят, Марция взяла такую власть над Уммидием, что тот вымаливает у нее милостей. Рассказывают, теперь она щеголяет в ожерелье стоимостью в полмиллиона сестерциев. Это правда?

— Да.

— Я таких денег отродясь не видал. Пожил здесь, повоевал и, верь не верь, забыл о том, что было. Ребенка жалко, но как-то издали, чуть — чуть. Думаю, Сегестий будет для него хорошим отцом и не дело мне теперь, не сумевшему отстоять ребенка, влезать к нему в родство. Если ты приехала по поручению Марка, тем более немедленно отправляйся в обратный путь, пока здесь не началась заваруха. Может, успеешь ускользнуть.

— А ты?

— Я — нет. Я здесь на должности. И вообще…

— Ты решил взять его сторону? Подзаработать на мятеже?

— Думал и об этом, — кивнул Бебий.

— И что?

— Разбой — это не для меня, — он скривился, потом, не удержав холодок в сердце, поинтересовался. — Хочешь, познакомлю с Арсланом?

— Кто это такой?

— Явится в Рим, узнаешь.

Затем неожиданно воскликнул.