Марк Аврелий. Золотые сумерки

— Я хочу сделать себе подарок, — шепнул он, — но без тебя мне не обойтись. Только никто не должен знать об этом. Я не хотел говорить, но у меня предчувствие — сегодня вечером матушка прикажет тебе остричь волосы. Пойдешь со мной. Я буду ждать тебя у арки Тита на Священной дороге. Надень плащ поплотнее, накинь на голову капюшон. Ни с кем не заговаривай.

— Слушаюсь, господин.

— Не надо, Марция. Скоро мне предстоит далекое путешествие, я возьму тебя с собой, там отпущу на волю и сделаю своей наложницей, все оформим официально. Пройдут годы, а там можно и пожениться. В крайнем случае, я признаю наших детей.

Марция погрустнела, в глазах навернулись слезы.

— Ты серьезно, Бебий?

— Конечно, серьезно, любимая. Только никому ни слова.

Марция часто поморгала. Когда влага на ресницах растаяла, страстно, ударив себя в грудь кулачком, заявила.

— Клянусь.

Марция облачилась, как приказал Бебий, подобрала волосы, покрыла голову вуалью так, что были видны только глаза. Так и выскользнула на улицу. Сердце часто билось от страха. Хвала богам, что Матидия в тот день покинула дом и отправилась к кому-то в гости.

Девушка поспешила вниз по переулку, добралась до спуска с Целиева холма, засеменила по ступенькам и, наконец, добралась до арки Тита, возвышавшейся возле амфитеатра Флавиев* (сноска: Колизей)

Бебий, наряженный в парадное воинское облачение, ждал ее у правой опоры. Рядом сидел на корточках молоденький раб, по имени Дим, приставленный к нему со дня возвращения в родной дом. Молодой трибун повел Марцию в сторону Палатинского холма, вскоре они добрались до Этрусской улицы. Здесь Бебий свернул к одному из доходных четырехэтажных домов, называемых инсулами, где в полуподвальном помещении располагалась художественная мастерская. Ее хозяина, искусного рисовальщика миниатюр, посоветовал Бебию Квинт Эмилий Лет. Хозяин встретил императорского трибуна на пороге, проводил в мастерскую, предложил напитки.

— У меня мало времени, Поликтет, — отозвался Бебий. — Я хотел бы, чтобы ты нарисовал эту женщину, — он указал на стоявшую у порога Марцию, — но поместил изображение не на внешней, а на внутренней стороне крышки. Одним словом, это должна быть обыкновенная дорожная шкатулка. Покроешь ее резьбой, лаком, ну, как обычно. Мне говорили, что ты настолько искусен в рисовании лиц, что, глядя на изображения, у заказчиков замирает дыхание.

— Господин мне льстит, хотя, должен признаться, иногда портреты мне удаются. Однако это зависит от исходной натуры. Господину угодно нарисовать женщину обнаженной?

— Зачем, — несколько смешался Бебий. — только лицо.

— То есть портрет?

— Да.

— Если господину угодно, я мог бы придать ее лицу некоторое очарование. Кое-что подправить, добавить прелести…

— Зачем? Эта женщина достаточно хороша собой. Марция, открой лицо.

Рабыня повиновалась. Она уложила вуаль на плечи, открыла головку.

Поликтет оторопел. Затем подошел ближе, вгляделся.

— Прошу прощения, господин, вы были правы. Здесь нечего исправлять, здесь природа превзошла саму себя. Я редко встречал подобное совершенство. Позволено мне спросить, кто эта красавица? Я никогда не слыхал о ней. Это ваша невеста?

Бебий, только что испытавший удовольствие от похвал грека, несколько смутился.

— Нет… Впрочем, ты не далек от истины. Так нарисуешь?

— Обязательно. И даже сброшу цену. Смотреть на нее уже награда. Вам будут завидовать, господин.

— Сколько тебе потребуется сеансов?

— Не менее трех, — ответил Поликтет.

— Не пойдет. Один и до вечера

— Это невозможно, господин.

— Я и спрашиваю, берешься или нет?

— Это будет стоить дороже.

— Назови цену.

Сговорившись насчет оплаты, Бебий оставил с Марцией Дима, а сам отправился во дворец Тиберия. Вернулся в ранних сумерках.

Марция сидела посреди мастерской с обнаженными плечами, вполоборота к художнику, который рисовал очередной пергамент. Поза сразу не понравилась Бебию.

— Что же она сидит спиной? — недовольно поинтересовался он. — Мы же договаривались, что ты изобразишь лицо. Чтобы как живое.

— Господин желал, чтобы при взгляде на прототип у него замирало сердце?

— Да.

— Поэтому я сделал много эскизов. Марции пришлось менять позы. Мне кажется, я отыскал, в чем секрет ее красоты.

— Какие у красоты могут быть секреты. Она либо есть, либо ее нет.

— Господин ошибается, — с какой-то даже затаенной радостной снисходительностью ответил Поликтет. — Красота, даже самая броская, самая яркая, — явление таинственное. Я бы сказал, тончайшее, трудно уловимое. Внешняя гармония, верное расположение частей лица — это еще не красота. Это — оформленное содержание. Доводилось ли господину встречать очаровашек, при взгляде на которых возникает желание?

Бебий хмыкнул, искоса глянул на Марцию. Та отвела глаза в сторону.

— Прикрой плечи, — напомнил ей Бебий, потом повернулся в сторону художника.

— Да, и что?

— Глядя на подобную красотку, каждый испытывает потребность заговорить с ней, попытаться услышать голосок. Предположим, красотка отвечает невпопад или начинает жеманно хихикать, а то вдруг отвечает вам мужским басом. Покажется ли она вам такой милашкой, какой представлялась сначала?