Марк Аврелий

Однако в Риме, несмотря на позор Элигии, сохраняли спокойствие. Паника там всегда была обратно пропорциональна расстоянию: одно дело кимвры и тевтоны[30] в долине По, совсем другое — скифские всадники где-то за морем. Труды и удовольствия шли своим чередом. Волновались только сенаторы и всадники, знавшие, сколько вложено в заморские территории и связи с дальними странами. План сокрушительного ответа был готов. В центре этой невидимой работы стоял император (надо было бы сказать «императоры», но история пока что показывает лишь одного), которому помогали Императорский совет и ведомства канцелярии. Еще несколько месяцев судьбу богатейшей части Империи и десяти миллионов жителей, попавших в ловушку, решали несколько человек, склонившихся над картами на Палатине. Поскольку со времен Траяна не предпринималось ничего грандиозного, а безумного расточительства, как при Нероне, тоже не наблюдалось, им достаточно было задействовать на полную мощь административно-военную машину, возможности которой обычно использовались не до конца. Этот запас энергии принес удачу Империи. В древности на этом стоял весь Рим, а Антонин восстановил его, как добрый отец семейства, заставляя государство тратить меньше, чем можно. Но мы увидим: он не был неисчерпаем.

Парфянская война

Когда первое возбуждение улеглось, римляне почти не почувствовали мобилизации, постановление о которой вышло из недр Императорского совета, хотя постепенно она привела в действие все интендантство и значительные вооруженные силы. Приказы, доставленные курьерами статорам и фрументариям, казались рутинными. Ни они, ни переходы войск по большим дорогам не нарушали привычной картины. Легионы всегда куда-то шли: марши, работы, передислокация не давали им покоя. Армия была профессиональной, отделенной от гражданского населения, жила своей собственной жизнью. В Риме ее не видели по той простой причине, что ей запрещалось там появляться. Кроме того, военную тайну соблюсти было нелегко: ведь следовало проявить явную активность против открытого врага — парфян, но так, чтобы потенциальный противник, германцы, не знал, что перемещения воинских частей ослабили оборону дунайского рубежа. Нам известно, что Марк Аврелий дал наместникам европейских провинций наставления договориться, но при помощи каких аргументов, мы не знаем.

У полководцев, которые отправились со своими легионами на помощь к Стацию Приску, в том числе у Геминия Марциана, возглавившего авангард из имевших боевой опыт паннонских частей, было славное прошлое. Всадники, за военные заслуги ставшие сенаторами, или сенаторы, доказавшие организаторские способности; все они уже занимали самые высокие командные посты. В Рим они являлись не часто, а управляли то одной, то другой провинцией, имея, безусловно, большие полномочия, но всегда находясь под наблюдением императора, которому непосредственно подчинялись и которому управляемые могли жаловаться через местные собрания. Уже давно никто не слышал о вопиющих злоупотреблениях. Впрочем, повсюду сидели финансовые контролеры, а связи местных властей с римской канцелярией, как показывают переписка Плиния с Траяном и еще многие документы того же типа, были весьма тесными. Движение Империи в сторону централизации уже никогда не останавливалось. Стало заметно, что оно идет к чрезмерной бюрократизации, но во времена Антонинов находилось как раз на стадии равновесия, весьма благоприятного для экономического, политического и военного единства Империи, хотя и приходилось защищать его от внешних вторжений.

Этим и занимались весной 162 года великие легаты, получившие в своих ставках близ Рейна и в Центральной Европе приказ с ударными войсками отправиться в Антиохию. Это были Клавдий Фронтон во главе 1-го легиона «Минерва» из Бонна, Антистий Адвент со 2-м вспомогательным легионом из Будапешта, Марций Вер с 5-м Македонским из Мизии. Другие, как Юлий Вер и Понтий Лелиан, уже прежде были наместниками Сирии — они участвовали в разработке плана кампании. Эти люди вошли в историю, а история избавила от забвения тех, кто выполнял скромную и честную роль защитника пограничных провинций. Наконец, было решено, что один из двух префектов претория, Фурий Викторин — человек с блестящими воинскими заслугами, сражавшийся в Британии, потом на Дунае, бывший наместником Египта, — с четырьмя своими когортами присоединится к командующему восточным походом.