Марк Исаевич Волькенштейн

Предисловие

Имена персонажей несколько изменены.

Где жиды?

Теплый летний ленивый воскресный полдень. Мы стоим с Марком Исаевичем на балконе и курим, наслаждаясь видом соседнего многоэтажника. Откуда-то издалека доносятся звуки работающего телевизора. Безголосый певец монотонным и бесцветным голосом, вяло и скучно, как пономарь заупокойную, выпевает (иначе не скажешь) выпевает слова рефрена модной в то время песенки: «Где же ты и где искать твои следы...», при этом почему-то сливая в одно слово «же» и «ты». (имеется в виду перевод песни Et si tu n'existais pas на русский язык)

Когда певец в третий раз повторяет эту фразу, Марк Исаевич как-то настораживается, а, затем, вынув сигарету изо рта, выпаливает: «Где жиды, где жиды? Жидов он, видите ли, найти не может! Да они - повсюду! Унас, вот, в доме - на двенадцатом Кронгаузы, на шестом - Абезгаузы, на первом этаже Ганины, а на втором Ханины...» - скороговоркою продолжает он и заливается раскатистым смехом. Потом, отсмеявшись, добавляет: «Вон там окно... видишь... В соседнем доме - Николай Иванов - махровый, как банное полотенце...» и снова хохочет, пытаясь сквозь смех выговорить: «где жиды... где жиды..»

А шо за Лизе?

С песней связан еще один забавный случай из жизни Марка Исаевича. Я как-то привез его дочери пластинку Джо Дассена - как многие молодые люди того времени, я переторговывал дисками модной музыки (на которые был не просто страшный, а страшнейший дефицит), получая при этом неплохой для студента-первокурсника доход в размере пары стипендий.

 Марк Исаевич признавал только песни Высоцкого. Все остальное он как бы не замечал. Ни, в общем-то достойнейших, Визбора с Окуджавой, ни прочих бардов, ни уж, тем более, популярных певцов и модных ансамблей.

Высоцкий был для него всем. Он собирал любые его записи от мелодиевских дисков до затерханных копий с магнитофона «Электроника», на которых толком и слышно то ничего не было. Но... Марк Исаевич был истый коллекционер, поэтому собирал абсолютно все.

Вообще-то, он страстно любил поэзию и Высоцкого воспринимал только как поэта, читающего свои стихи в сопровождении гитары, но ни в коем случае не видел в нем певца. Марк Исаевич и сам любил декламировать, в основном, стихотворения Есенина и Пушкина. Ему, кстати, это хорошо удавалось. Он был прекрасным чтецом. Но Высоцкий в этом плане для него был табу. Когда мы просили его почитать из Высоцкого, то он категорически отказывался, размахивая при этом руками как ветряная мельница, будто бы он отгонял назойливых мух. А если мы напирали на то, что если Есенин и Пушкин у него получается замечательно, Маяковский, в общем-то, тоже неплохо - ну так давайте же, Марк Исаевич, почитайте нам из Высоцкого, то он опускал глаза и говорил: «Не ровняйте...» На этом все и заканчивалось.

Марк Исаевич прослушал все песни с диска и, помолчав чуток, сказал:

- Наверное, этот певец такой же одессит, как Юл Брюннер или Кирк Дуглас.

- Почему? - хором, буквально, выкрикнули мы с его дочерью.

- А послушайте, дети, как он поет: «А шо за Лизе...» (Aux Champs-Élysées)

Наш гомерический хохот не дал ему договорить и что он хотел еще добавить навсегда осталось загадкой, поскольку, после того, как мы утихли, разговор перешел уже на другую тему.

Но... прошло столько лет, нет уже и Джо Дассена и самого Марка Исаевича, да и я уже не студент-первокурсник, а почти пенсионер, но стоит мне только услышать звуки «Елисейских полей», и сразу же в голове звучит голос Марка Исаевича: «А шо за Лизе...»

Прошлое - полбеды!

Мать Марка Исаевича, Юдифь Лазаревна, родилась в польском городе Лодзь, в самом начале двадцатого века, когда Польши, как таковой, не существовало, а было Царство Польское в составе России. И только с уничтожением России, снова возвратились на карту, и Польша, и Финляндия. В трехлетнем возрасте, родители перевезли Юдифь Лазаревну в Москву, поэтому Польша была ей совершенно незнакома и чужда, хотя там и оставалась лодзинская ветвь их обширной купеческой фамилии. Но советский режим разорвал связи между людьми, разделив весь мир на «ваших» и «наших», поэтому связаться со своими родными ей удалось только в середине 1980-х годов буквально за несколько лет до смерти.

Не знаю, что было написано у Юдифь Лазаревны в паспорте ранее, но, когда она получила бессрочный советский паспорт (предсмертный, как она его называла), то в нем написали «родилась в ПНР».

Это вызвало у нее сильнейший гнев - пусть Царство Польское и существовало в 1901 году, но ПНР уж точно не было до 1952 года. Получалось, что она, во-первых, родилась заграницей, а, во-вторых, в несуществующей стране. Молодая женщина, выдававшая ей паспорт, была очень удивлена этим фактом. Ей, родившейся перед войной, было невдомек, что карта мира совсем недавно была совершенно иная.