Марк Исаевич Волькенштейн

Как-то я заглянул к Марку Исаевичу в гости и не узнал его квартиру - в прихожей стояли тюки, набитые разноцветными беретиками, из ванной доносился шум работающей стиральной машины, а проход в комнату преграждали ногочисленные авоськи заполненные клубками шерсти. Но самое удивительное поджидало меня в комнате - на разложенном обеденном столе, застеленным старым гобеленом, стояла (что бы вы думали?) вязальная машина! За которой сидел ни кто иной, как Марк Исаевич собственной персоной и живо двигал ее каретку.

Я был настолько поражен увиденным, что слушал обьяснения в пол уха, поэтому для меня осталось тайной - кто подбил Марка Исаевича на это. Способность понимать и запоминать услышанное, вернулась ко мне позже, когда он, с невероятной гордостью, рассказывал, как самостоятельно! освоил работу на машинке, как купил еще одну стиральную машину, чтобы доводить береты до нужной кондиции, что самостоятельно! покупает шерсть, что самостоятельно! сдает готовую продукцию в ГУМ. На этой, известной каждому покупателю того времени, аббревиатуре, он сделал особое ударение - типа - знай наших, не у Пронькиных!

Я был поражен, ошарашен, убит, ошеломлен... Я мог поверить во что угодно, даже в приземление НЛО, но в такое не хотелось верить, несмотря но то, что я видел это собственными глазами.

Я спросил его, как и прежде - почему? А он ответил, что каждому человеку свойственно трудится. Я спросил зачем? Он ответил - чтобы зарабатывать деньги. И тут я взорвался - какие это деньги, да на машинки эти, при нынешнем дефиците, вы потратили.., а сколько труда вложили... Он отвечал - все просчитано - через 10 месяцев окупится... А главное - и здесь он торжественно поднял вверх указательный палец - это ПОЛНОСТЬЮ МОЕ ДЕЛО. Я, и только я, определяю, и сколько мне работать, и какую цену запросить. Я сам себе, и профсоюз, и эксплуататор, и пролетарий - един во всех лицах. Это так ново, необычно и очень-очень интересно.

Я пытался его отговорить от этой затеи, но он твердо стоял на своем - непробиваемый!

Сочтя, что Марк Исаевич малость помешался от политических передряг, карточной системы, дефицита, очередей и безысходности, я успокаивал себя тем, что скоро это пройдет, что он потерпит фиаско, забросит эти детские игры и будет снова покуривать перед телевизором. О, как я ошибался!

Марк Исаевич вязал береты двенадцать лет, у него были, и взлеты, когда он обзавелся подмастерьями, и падения, когда, под напором качественных импортных товаров, ГУМ прекратил принимать его продукцию. Но Марк Исаевич достойно встретил удар судьбы, уйдя на провинциальные рынки и, я думаю, он выкрутился бы из любой ситуации, но тяжелая болезнь не дала ему возможности заниматься любимым делом...

Машинку убрали в кладовку, исчезли клубки, нитки, береты... жизнь потеряла смысл, превратившись в существование...

Воскрешение Лазаря

У Марка Исаевича не было внуков, от чего он сильно страдал и чего он очень стеснялся. Ведь считается, что прекращается тот род, который греховен перед богом. А над ним еще тяготело и семейное, даже скорее фамильное, то есть проклятие по фамилии, о котором я умолчу. Отчего он с каждым годом страдал все сильнее и сильнее, понимая что надежда на внуков уже не угасает, а погасла совсем.

И вот как-то, он позвонил мне и сказал: «Чего нет, тому уж не бывать...» и наш разговор как-то скомкался. А через два дня я узнал, что Марк Исаевич в реанимации и у него о-о-о-обширный инфаркт.

Врачи его спасли... но его ли? Он прожил еще семь лет... курить ему строго-настрого запретили, от сердца осталась только одна треть, поэтому он вынужден был пользоваться кондиционером, живя в постоянном холоде. Уставал он настолько быстро, что поговорив пять минут по телефону, был вынужден отдышиваться, как после длительного забега. Ни о какой декламации стихов уже не было и речи, даже читать ему становилось все труднее - ослабшее сердце не омывало кровью глаза и они видели все хуже и хуже. Это была не слепота, но потеря зрения. Мы почти не виделись с ним за эти, тяжкие для него, семь лет. Я понял, что ему не хочется выступать в качестве «живого трупа», быть объектом ахов и вдохов и бессмысленных пожеланий «скорейшего выздоровления».

В последние годы Марк Исаевич, как и все безнадежно больные, стал склоняться к вере, но к вере не Иудейской, а Христианской. Я спросил его - Почему? Он помедлил и, с одышкою, ответил: «Азат-скопец - Святой, у него не было ни детей, ни внуков, а, все-таки, Святой!»

За два года до смерти он крестился в Православие и умер на Пасху, возвращаясь из церкви.