Читаем Марк Исаевич Волькенштейн полностью

Марк Исаевич книги не собирал - это было увлечение его жены. Он относился к ним прохладно, кивая на Козьму Пруткова, сказавшего, что нельзя объять необъятное. Марк Исаевич считал, что достаточно иметь дома несколько любимых книг, а остальные, если потребуется, можно взять в библиотеке или, например, у друзей. Зачем устраивать дома книжный склад? И вообще, Марк Исаевич, гораздо больше любил смотреть телевизор, будучи твердо уверенным в том, что лучше один раз увидеть, чем сто раз прочесть. Но у Валентины Борисовны было иное мнение, с которым он не спорил и разрешал ей покупать абсолютно любые книги, которые, ни один, ни другой, не читали. Зато к ним, как в библиотеку, ходили друзья и знакомые, в том числе (причем нередко) и автор этих строк.

Походив туда-сюда с десять минут, Елена Петровна с раздражением заметила, что Марк Исаевич ведет себя так, как будто бы ее в комнате и нет. Смотрит себе телевизор и не пытается заговорить. Это ее, как женщину привыкшую к мужскому вниманию, сильно зацепило и она решила завести разговор сама, ставя целью малость (а может и не малость) уколоть Марка Исаевича, с которым ранее практически никогда не разговаривала, поскольку он чурался «бабьих сплетен» и к разговорам жены никогда не присоединялся.

Поэтому, не зная с чего бы начать, Елена Петровна обратилась к тому предмету, который был, то, что называется, под рукой - к книгам. Она взяла в руку сначала одну книжку и лениво полистав положила. Потом - другую, третью... Марк Исаевич не реагировал. Тогда, поставив очередную книжку на место, Елена Петровна обратилась к нему:

- Вот вы, Марк Исаевич, вроде бы образованный человек, а книги у вас какие-то разнокалиберные. Никакой направленности. То русское, то французское, «Госпожа Бовари» и «Деревянное зодчество Подмосковья», Морис Дрюон и томик Софокла, а тут - вообще - фантастика какая-то. Как-то несерьезно...

- А я, Елена Петровна, только Есенина люблю, да Высоцкого, но его, к сожалению, не печатают. Вот, смотрите! - Он вылез из своего любимого кресла перед телевизором и подошел к правому шкафу, указывая рукою на множество аудиокассет, припрятанных за книгами. - Вот моя коллекция. Очень люблю Высоцкого.

- Ну, Высоцкий это так... - в этот момент Елена Петровна сообразила, что то, что она хотела сказать, больно ударит Марка Исаевича. А она собиралась его всего лишь уколоть, но не обидеть. Поэтому, стушевавшись, она промолвила - ... современное - и вздохнула с облегчением.

- Я классику люблю - Шолом-Алейхема, например, - поддержал разговор Марк Исаевич.

Это было чистой правдой. Он был большим поклонником «еврейского Чехова» и не меньшим «русского Шолом-Алейхема» Чехова. Если бы Елена Петровна присмотрелась, то увидела в углу на нижней полке несколько затерханных книжек без обложки. Это было любимое чтиво Марка Исаевича - Чехов и Шолом-Алейхем. Вообще, Марк Исаевич обожал рассказы. Он твердо был уверен, что в маленьком рассказе талантливый автор способен описать больше, чем посредственность в громадном романе. Может быть кому-то это и не понравится, но эти слова Марк Исаевич произнес тогда, когда мы с его дочерью изучали «Войну и мир» Толстого.

- Чехова почитываю тоже, но к поэзии как-то больше расположен... Пушкин... Есенин... - повторил Марк Исаевич и замялся не зная, что ответить.

Но Елена Петровна уже сообразила, чем можно подковырнуть Марка Исаевича, не обидев его до глубины души.

- Да я, как посмотрю, у вас тут одни только избранные произведения - укоризненным тоном произнесла Елена Петровна - а где же собрания сочинений, энциклопедия, БВЛ (библиотека всемирной литературы в двухстах томах, которая имелась только у обеспеченных людей, ибо каждый том стоил то ли 3 то ли 6 рублей)? Ведь вы не бедный человек - продолжила она сделав ударение на слове «небедный». Как-то так... было бы посолидней. - завершила она начатую фразу, явно стараясь задеть Марка Исаевича.

Почувствовав подвох в ее словах, Марк Исаевич решил отомстить. Глаза его загорелись и, слава богу, что он смотрел в этот момент в сторону телевизора, а то бы Елена Петровна могла бы все понять и скомкать разговор.

- Избранные... ну да... избранные, а как же... по другому... иначе нельзя - вяло промямлил он.

Елина Петровна, не прислушиваясь к его словам, продолжала:

- А стояли бы тут собрания сочинений - она махнула рукой вдоль полки - как было бы красиво! Корешки золотые, по размеру одинаковые. Загляденье. Сразу видно - квартира образованного человека!

- Елена Петровна,- громко сказал Марк Исаевич - я ведь - еврей!

- Еврей!.. Еврей?.. Да, еврей... - не понимая к чему тот клонит, она говорила растягивая слова - И что же?

- А то, что мы ИЗБРАННЫЙ народ, поэтому нам положены ИЗБРАННЫЕ произведения, а не всякие там собрания, сборища и сборные солянки... Избранное для избранных - резюмировал свою мысль Марк Исаевич

Елена Петровна вспыхнула и замолчала, не зная, что и сказать.

Пауза обещала затянуться и стать невыносимой, но на их, обоюдное, счастье, возвратилась Валентина Борисовна, к которой Елена Петровна рванулась, как к своему спасителю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное