Читаем Марк Исаевич Волькенштейн полностью

К ее чести она была не только симпатичной, но и умной женщиной, поэтому в дальнейшем никогда не вспоминала о этом разговоре и делала вид, что ничего не произошло. А Марк Исаевич... Марк Исаевич, иногда, в моем присутствии, подхихикивал над ней, но всегда очень добро...

Равнодушный

- Не пойму я этих женщин! - задумчиво сказал мне Марк Исаевич, когда мы летним вечером курили с ним на балконе.

- А что так? В ваши-то годы, Марк Исаевич, давно пора уж было понять. Это мы, молодые, все никак, да никак.

Говоря это, я думал, что совершенно не понимаю дочери Марка Исаевича, которая пропустила мимо ушей мое предложение, но ни за кого другого замуж так и не вышла и, что главное, не собирается. Время идет, а никакой определенности у нас как не было, так и нет. Подумать-то об этом я подумал, да вслух ничего не сказал. Постеснялся.

- Нет - продолжил Марк Исаевич - одной жизни на это не хватит. Это тебе, брат, не математика, где все ясно и четко. Дважды два - четыре. Прямая проходит через любые две точки. Недаром говорится  - ТОЧНАЯ наука. Точная... когда все предельно точно... А душа человеческая, недаром, говорят - потемки, а женская - вдвойне...

- Да что же вас так задело, Марк Исаевич - спросил я. - Раньше с вами подобного не случалось. И слов-то таких не произносили никогда.

- Видишь - продолжил он после некоторого молчания - сидим мы вчера с Валентиной Борисовной, я смотрю футбол о телевизору, а она мне вдруг и говорит, что, дескать, надо диван новый в кухню купить, а то я старый своими сигаретами насквозь прожег. Говорит так мягко, без нажима.

Тут наши в атаку пошли, от сердца отлегло, я и отвечаю, не повернув головы, что купим, конечно. Ты поищи сама, какой понравится. Ну, знаешь, - не люблю я в женские дела впрягаться. Им то колер не тот, то фасон не этот. Мне-то все равно какой, лишь бы ей было приятно.

Началась контратака, я отвлекся, докатились до ворот, потом снова в атаку устремились - вдруг слышу - говорит: сколько можно Алле в старой шубе ходить, зима на носу, а дочь не одета. Хоть до зимы еще полгода, но отвечаю - позвони Гарику у него ее мерки есть - пусть сошьет. Волка ноги кормят - сам и приедет. Отвечаю, а в тоже время наблюдаю - как события на поле разворачиваются... ах! Черт! Свисток! Первый тайм закончен.

Откинулся я на спинку кресла, руки на затылок положил - можно и отдохнуть теперь... только слышу:

- Какой же ты у меня равнодушный! Ничем не интересуешься! Купи... позвони... никакого участия в семейных делах... Что диван, что дочери шубу - тебе все равно, промямлил, буркнул и в свой футбол вперился.

Я молчу и не оборачиваюсь. Жду... Что еще она скажет. В ответ - тишина. Слышу - встала и на кухню ушла.

- И что? - спрашиваю я.

- А вот то и интересно, что ничего.

Еще второй тайм не закончился, а она уж Гарику звонила, битый час без умолку болтала. Поздним вечером сантиметром старый диван мерила. Вот уж три дня прошло - все тихо спокойно. Что на нее такое нашло? Какая муха укусила? Столько лет прожили... я всегда такой был, и никогда - ничего, все нормально было, а теперь вот - равнодушный!

Марк Исаевич умолк. Видно было, что он пригрустнел и крепко-накрепко задумался. Какая-то мысль неустанно сверлила его разум.  Губы его шевелились и, сквозь неясное бормотание, время от времени можно было расслышать слово «равнодушный», произносимое с различными интонациями.

Не знаю, честно говоря, сколько времени прошло, и даже не помню выкурил ли я сигарету или же начал новую, но вдруг Марк Исаевич вздрогнул, как вздрагивает неожиданно разбуженный человек

- Равнодушный - гордо произнес он, поднимая голову. - Равнодушный! Я и есть равнодушный!

- Да что вы так себя, Марк Исаевич! - Завозмущался я - сами же говорили про бабью болтовню...

- Не в этом дело, пес с ней, с бабьей болтовней... - продолжил он свою мысль - ты вслушайся в слово «равно-душный»... «Рав-но... душ-ный» - произнес он по слогам.

- Я, в ответ, молчал, поскольку не понимал ничего из того, что он говорит, кроме пустого, ничего не значащего слова.

- Ну... ну... Вевик! Давай-давай, думай! Вслушайся, вслушайся в звучание... «Ра-в-но-душ-ный» - Марк Исаевич сделал паузу и еще раз сказал, но уже более жестким тоном - «равно-душный»!

- Я издал какой-то неясный звук, который чем-то напоминал свист старинного паровоза и замолчал. В голову не лезло ничего.

- Ну, Вевик, ну же, догадывайся! - заухмылялся он и произнес знаменитую фразу из старого (даже по тамошним временам) фильма «Напарник» - Учись, Студент, пока я жив!

(Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, как много подобных фраз мы произносим походя, совершенно не задумываясь о их истинном значении. Вот и я учился у Марка Исаевича, даже не подозревая насколько мало ему осталось...)

- Я - пас! - проговорил я, уныло махнув рукою вниз, при этом зацепившись окурком о перила балкона. Объясняйте...

- Равно-душный подходит ко всему с РАВНОЙ душой, ни кому не выказывая предпочтения, но, при этом, никого и не обделяя. Равность! Равенство души! Ведь это, и в самом деле, я! Валька права!

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное