Маркетта. Дневник проститутки

Плавание – отличное упражнение!.. Но, по правде сказать, говорила моя матушка, эти полуголые молодые люди несколько неприличны!

В бесстыдных фонтанах Джамболоньи[11] все выделялось весьма отчетливо. Но я была синьориной, а синьорины анатомии не знают; они не видят, не понимают, нет-нет… Кое-что мне было известно, но совершенно случайно. Еще бы! Учась плавать, должна же я была понемногу хвататься то за одно, то за другое!

Ну вот, один из этой компании мне сильно понравился: это был какой-то театральный импресарио. Я уже стала им увлекаться не на шутку, а между тем назначенный мне врачом курс лечения, двухнедельный срок, достаточный по его мнению для меня, а вернее, для финансов моей матушки, прошел, и мы вернулись восвояси – моя матушка все еще молодой, я – все еще невинной.

С наступлением зимы моя матушка, более чем когда-либо занятая моей будущностью, начала выводить меня «в общество» и на целую серию балов.

В один прекрасный вечер я встречаю своего импресарио. Вообрази себе: он всю мою записную книжку заполнил своим именем.

После бостона, чтобы удалиться из зала, я потребовала:

– Сандвич, мама! – и полетела в буфет…

С сандвичем я провозилась довольно долго.

– В буфете, мамочка, такая давка…

– Как ты, детка, сильно раскраснелась…

– Я только что, знаешь… бостон…

Милый бостон!

Но я продолжала еще оставаться невинной, а моя мамочка, вечно юная, относилась очень снисходительно к упорным ухаживаниям нетерпеливого и смелого импресарио.

Однажды мы назначили свидание в церкви. Когда мы вышли, дождь лил как из ведра, а ни у кого из нас зонтика не было; он предложил взять карету; карета была закрытая, и мы совершили целое путешествие, прежде чем вернуться домой, – но из нее я вышла все еще невинной. Подобные прогулки в закрытых каретах, уже не после обедни и не в дождь, стали предприниматься все чаще и чаще. Они были все продолжительнее и порочнее, пока наконец…

– Поняла! – прервала я ее смеясь.

История Полетты привела всех в хорошее расположение духа и вызвала других на откровенность.

– Мой первый любовник, – начала Манон, – был агентом по поставке минеральных вод.

– Гигиеническая любовь…

– Еще бы.

– Ну рассказывай.

– Отец мой был честным рабочим, одним из тех, которые зарабатывают по сорок су в день, а детей фабрикуют, словно зубочистки – как и чем будут эти дети питаться, их не интересует.

Нашим семейным раздорам не было конца: моя мать, строгая и расчетливая женщина, очень неохотно уступала требованиям своего супруга.

– Проклятие! – ругался он, взбешенный ее отказами, которые объяснял тем, что его не любят. – Целые дни провожу в мастерской и после этого я даже и ночью не имею права… Не для того же я женился, чтобы моя жена только блох ловила!

Надо думать, что после такого же конфликта родилась и я и росла без всякого присмотра. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я уехала из нашего местечка, где мой отец работал на фабрике часов, в город и нанялась прислугой. Моя хозяйка, старая дева, страдала всеми стародевическими болезнями: сужением желчевыводящих путей, ревматизмом, неврастенией, запором, гипертрофией желудка и прочее. Питалась она почти исключительно пилюлями, таблетками, порошками, минеральными водами: железистыми, мышьяковыми, бромо-йодистыми… Благодаря ее желудку, который, впрочем, скорее напоминал гидротерапевтическое заведение, я познакомилась с агентом, поставлявшим ей воды.

Первое время он относился ко мне очень почтительно. Я была хорошей девушкой; каждый месяц посылала домой пятнадцать франков, все жалованье, которое я получала, а затем panettone на Рождество, галстук отцу, шарфик сестре, кофточку матери.

Мой жених – он так себя называл – начал предъявлять кое-какие требования, но я делала вид, что не понимаю его. Однажды он сказал, что ему нужно поехать по делу в Монтекатини, и предложил мне оставить мою старую ходячую аптеку и жить с ним. Его предложения были ясны и категоричны. Я колебалась сперва, отказывалась, но затем, наконец, согласилась. Я была молода, свежа, полна жизни, а жизнь в этой больнице мне опостылела. Домой я написала письмо: «Дорогие родители! Я пишу вам из Монтекатини, где остановились проездом мои новые господа, которые платят мне больше и заставляют меньше работать; посылаю вам двадцать франков».

Мои родители, конечно, были чрезвычайно довольны: мои господа «надбавили», чего же больше!..

Прожили мы еще этак с месяц, наш медовый месяц, и переехали в Виареджо. Я почувствовала себя не совсем здоровой.

Отправилась к врачу. «Сколько тебе лет?» – спросил меня доктор, внимательно осмотрев мои десны. – «Семнадцать». – «Рановато, милая, начинаешь. Ступай в больницу». – «В больницу?..»

Я не поверила, но новый резкий ответ доктора не оставлял сомнений…

Я написала домой: «Дорогие родители! Я в этом месяце вам ничего не могу послать. Я больна и поступила в больницу. Ничего, впрочем, серьезного. Мне делают уколы».

– А твой жених? – спросила я.

– Он? Проходя как-то через мужеское отделение, я его там увидела…

– И ему делали… уколы?

– Да.

– Что же он тебе сказал?