Маркетта. Дневник проститутки

У меня будет прекрасный желтый парик и вставные зубы; я буду читать повесть о двух сиротках и чудесах святой Девы Лукерьи; буду пожинать первый пыл деревенских юношей и готовить девочек к причащению; вышью рясу для приходского священника, который будет приходить ко мне по вечерам вместе с аптекарем и претором сыграть партию в брисколу. Словом, я буду почтенной, всеми уважаемой вдовой, которую во всей окрестности станут приводить как пример христианской добродетели и разумной хозяйки.

В особо торжественные дни я буду наряжаться в пышные шелковые платья и бархатные мантильи, отобранные из моего «рабочего» гардероба, на пальцы надену старые кольца – подарки разбредшихся клиентов, и тогда за мною на целых пять миль в округе установится репутация богатой и уважаемой женщины.

А когда я умру, то мне – так как я оставлю две тысячи франков для приобретения нового органа в приходской церкви, две тысячи на детский приют, пятьсот франков – союзу рабочих, сто – на приданое бедным честным девушкам, которые выйдут замуж (таких будет немного), и пять франков – умирающим с голоду, – то мне, говорю, устроят трогательные похороны со всеми попами, монахами и монахинями, учениками и ученицами общественной школы, общественным оркестром и хором и усыпанным цветами катафалком, за которыми будут идти с непокрытыми головами синдик, претор и аптекарь, два карабинера, представляющие весь местный гарнизон, и громадная толпа желающих отдать последний долг добродетельной покойнице.

И на маленьком зеленом тихом кладбище будет красоваться белая мраморная доска, на которой моя последняя воля силою денег, заработанных тем скромным инструментом, который вы, дорогой доктор, приходите сюда осматривать во имя гигиены, вырежет золотыми буквами следующую правдивую и заслуженную надпись:

«Здесь покоится прах в Бозе почившей и тому подобное, посвятившей всю свою жизнь служению добру и Богу».

Мой добрый доктор ушел, окончательно убежденный в том, что я «неизлечима».

15-е апреля.

Вчера зашла ко мне в комнату Ксения и спросила:

– Маркетта, не купишь ли ты собаку?

Я удивленно посмотрела на нее:

– Собаку?

– Послушай. Один мой приятель просит меня вывести его из отчаянного положения, в котором он находится. Я отдала ему все свои сбережения, но этого мало: ему не хватает еще восьмидесяти франков, чтобы уплатить по векселю, которому сегодня срок.

– Так что же?

– Он имеет собаку, прекрасную собаку, уверяю тебя; он готов ее продать…

– Чтобы уплатить по векселю?

– Конечно.

– А этот твой приятель не женат?

Мне жаль было взволнованную Ксению, и я дала ей эти восемьдесят франков.

Сегодня утром рассыльный привел мне прелестного черного пуделя.

16-е апреля.

Мы устроили «семейный совет», чтобы дать имя моей собаке. После долгих и оживленных дебатов мы дали ей имя, которое свидетельствует о нашей глубокой признательности тому, кто дал нам «общественное положение»: Криспи.

18-е апреля.

Я выучила Криспи следующей штуке.

Я заказала себе небольшую дощечку, на которую наклеила ленту с отпечатанной на ней красными буквами надписью: «Синьора обслужили».

Каждый раз, когда мой клиент уже собирается уходить, Криспи, который очень привязался ко мне и всегда находится в моей комнате, берет в зубы этот плакатик и бежит к нему, всячески стараясь обратить на себя внимание.

Это почти всегда ставит в тупик клиента; но никто, однако, не отказывается оставить что-нибудь… на воспитание моей собаки.

Такой маленький доходик «со стороны», конечно, не мешает.

Сальсомаджоре, 25-е мая.

Я приехала сюда уже дня четыре тому назад.

На доске, где записаны все иностранные имена, вслед за какой-то Son Altesse Serenissima la Princesse e Guadalquivir[13] записано: Miss Marquett et suite.[14]

Miss Marquett – это я; la suite состоит из Криспи и нанятой на пятнадцать дней в конторе компаньонки, служащей мне «фиговым листком».

Мне поручено изображать здесь «порядочную девушку». Вот рецепт.

Берут одно из тех человеческих существ, которые кажутся пришедшими из какой-нибудь покрытой вечным льдом страны, – женщину сухую, бледную, отцветшую и поблекшую; это существо одевают во все черное, дают в руки или под мышку книгу, пару очков на нос и держат его на расстоянии одного шага за табльдотом, на прогулке, на теннисе и в салоне.