Маркиз де Карабас

Он попробовал приподняться. Кровь душила его. Он закашлялся и какое-то мгновение еще боролся со смертью, затем его голова упала на плечо Кантэна и замерла.

Не поднимаясь с колен, Кадудаль громко, словно ребенок, разрыдался.

Глава VI БЕЛЛАНЖЕ — КОМАНДУЮЩИЙ

Поздно вечером пятеро мужчин держали совет в библиотеке Кэтлегона. Председательствовал виконт де Белланже, сменивший Тэнтеньяка на посту командующего армией. Кроме виконта в совещании принимали участие Ла Уссэ, Ла Марш, Кантэн и Жорж Кадудаль.

Похоронив Тэнтеньяка в могиле на краю аллеи, они вернулись в замок усталые и печальные. Их радостно приветствовали дамы, едва оправившиеся от ужаса, в который из повергла опасность стать добычей победоносных санкюлотов. Каким контрастом в сравнении с веселым оживлением минувшего вечера представлялась скорбная работа, ожидавшая женщин, которых госпожа де Белланже пригласила в Кэтлегон, чтобы придать своему приему блеск и очарование. Шуаны нескончаемым потоком несли в замок раненых товарищей. Он быстро превратился в лазарет, и женщинам предстояло ухаживать за несчастными, промывать и перевязывать им раны, кормить их, утолять их жажду, ободрять их, смягчать их муки. Они оказались на высоте положения. Хоть они и были воспитаны в распущенной атмосфере старого режима, страдания, в последние несколько лет выпавшие на долю их класса, изменили их до неузнаваемости.

Прелестная виконтесса встретила офицеров на террасе, и в ее поведении экзальтированная радость по случаю их победы смешивалась с печалью, вызванной ценой, которую за эту победу пришлось заплатить.

Кантэн, обессилевший, с растрепанными волосами, покрытый пылью и сажей, ответил на ее улыбку жестким, пронзительным взглядом.

— Как лживы были донесения, пришедшие в Кэтлегон. В какую ловушку они заманили нас! — сказал он.

— Как жестоко напоминать мне об этом, — посетовала виконтесса голосом, в котором дрожали слезы. — Вы говорите так, будто обвиняете меня. Я же хотела только добра.

— Я в этом уверен. Но кому?

Не дожидаясь ответа, Кантэн повернулся и зашагал через вестибюль, в который продолжали вносить раненых. Неожиданно от столкнулся с Жерменой и мадемуазель де Керкадью: она была обручена с Буарди и еще носила по нему траур. Эта хрупкая, маленькая девушка, которая с саблей в руке скакала рядом со своим возлюбленным на поле боя, теперь была в слезах.

— Когда я думаю о Тэнтеньяке, таком смелом, веселом, у меня сердце разрывается. Буарди любил его как брата. Как бы он был огорчен, особенно предательством, которое обрекло шевалье на гибель. Его смерть взывает к отмщению.

— Предательство! — Кантэн безжалостно рассмеялся. — Пока треть нашей армии идет спасать от Груши воображаемых вандейцев, сам Груши неожиданно нападает на оставшиеся две трети. Кто принес известие о вандейцах? Кто сообщил о нас Груши и вызвал его сюда?

Обе девушки с ужасом посмотрели на молодого человека.

— Кантэн! — воскликнула Жермена. — Что за мысли у вас на уме!

— Лишь те, что я высказываю. Лишь вопросы. Моя природная подозрительность требует ответа на них.

Кантэн пришел на совет раздраженным. Ни малейших признаков ликования по поводу победы там не было. Уныние, вызванное утратой доблестного и всеми любимого командира, усугублялось общей ценой победы, что также было необходимо принимать в расчет. Они потеряли две тысячи человек, треть из них — убитыми.

За стенами замка, в парке, словно блуждающие огоньки, двигались световые точки — это шуаны разыскивали раненых и предавали земле погибших.

Заботами виконтессы письменный стол был превращен в буфет и уставлен вином и закусками для утоления голода тех офицеров, кто из-за срочного совещания не успел подкрепиться в столовой. На стуле с высокой спинкой, который еще несколько часов назад занимал Тэнтеньяк, мрачно сидел Белланже.

Кантэн пришел последним и был удостоен сердитым взглядом. Зная безоговорочную враждебность молодого человека, повергаясь постоянным нападкам с его стороны, Белланже с радостью исключил бы представителя Пюизе из числа приглашенных на совет. Но не осмелился. Личные обиды могли подождать. Возложенное на виконта звание командующего налагало на него и определенные обязательства.

Сознание собственной значительности сделало его излишне словоохотливым. Он извергал потоки красноречия. Даже в этот скорбный час, он находил высокопарные слова для разглагольствований о свершениях минувшего дня. Он назвал этот день славным, примером несравненной доблести роялистов; произнес прочувствованную надгробную речь в честь великого предводителя, чьим недостойным преемником он себя почитает, — признание, в котором ни один из присутствующих не ощутил внутренней убежденности, и пригласил господ членов штаба высказать свое мнение о том, какие первоочередные действия следует предпринять.

Кантэн со все нарастающим нетерпением внимал безудержному потоку слов, который оскорблял его нравственное чувство и заставлял еще больше страдать. Он ответил первым.