Маркиз де Карабас

– Ах, милорд, ну и повезло же вам! Здесь теперь сам хозяин, великий Кантэн де Морле. А если есть на свете человек, способный сделать из вас фехтовальщика, так это он.

Не скрывая легкого раздражения, его светлость удалился, и все трое уселись за стол в нише окна. Барлоу будто в добрые старые времена принес графины с вином, и О’Келли поведал Кантэну, как идут дела в академии. Она по-прежнему процветала, посетителей было много, главным образом англичан, которые, в отличие от безденежных французов, не забывали вовремя вносить плату за уроки. Клиентов-французов почти не осталось. Все эмигранты, способные держать шпагу, в начале лета отправились во Францию. Кантэну было известно, что немногие вернутся обратно. По причине их исхода академия перестала служить модным местом встреч эмигрантского общества.

– Но одна дама, известная вам по былым временам, на прошлой неделе два раза наведывалась сюда, узнать нет ли от вас каких-нибудь вестей. Мадемуазель де Шеньер, – на лице О’Келли появилось лукавое выражение. – Вы, может быть, помните ее.

Итак, история повторялась.

– Может быть и помню, – ответил Кантэн, чувствуя, что сердце у него забилось сильнее.

– Я так и думал, – сказал ирландец, и тема была исчерпана.

На следующее утро Кантэн принялся за работу, словно никогда и не прерывал ее. В ней он видел единственное средство унять боль, терзавшую его сердце.

В первую же неделю весть о возвращении господина де Морле облетела все клубы и кофейни Лондона, и в академии стали появляться его старые друзья, которые захаживали к нему пофехтовать в прежние времена, и новые ученики.

Но подобные свидетельства неуменьшающейся популярности, эти предвестники богатства, не приносили Кантэну радости, не излечивали от апатии, охватывавшей его по окончании дневных трудов.

О’Келли наблюдал за ним с тревогой и нежностью, но не решался нарушить его мрачную замкнутость.

Однажды ранним утром, когда О’Келли в фехтовальном зале ожидал первого ученика, а Барлоу приводил в порядок приемную, дверь открылась и на пороге появилась изящная дама в серой бархатной накидке. Сердце ирландца радостно забилось, и он бросился навстречу гостье.

– Ах! Входите, входите, мадемуазель. У меня есть для вас радостная новость. Он вернулся.

Жермена пошатнулась, и ее лицо побледнело.

– Вы хотите сказать, что он здесь? – голос девушки дрожал.

– Разве именно это я не говорю вам? Слава Всевышнему! Никак вы плачете?

Она смахнула слезы.

– От облегчения, О’Келли. Из благодарности. Я так боялась, что он не вернется. Когда… когда он приехал?

– Завтра будет две недели.

– Две недели! – удивление, замешательство, досада отразились на лице мадемуазель де Шеньер. – Две недели!

– Ровнехонько. Почему бы вам не подняться наверх и не застать его врасплох?

Из приемной в фехтовальный зал вошел привлеченный звуком голосов Барлоу.

– Пусть Барлоу передаст ему, что я здесь.

– Ах, так не годится. Он сидит в полном одиночестве за завтраком и хандрит. Своим появлением, мадемуазель, вы прогоните его хандру.

О’Келли провел Жермену через приемную и открыл дверь, ведущую на лестницу.

– А теперь, поднимайтесь. Белая дверь направо.

Возможно, она повиновалась только потому, что услышала про хандру Кантэна. Она поднялась на второй этаж, открыла дверь и остановилась на пороге уютной, обитой белыми панелями комнаты, залитой утренним октябрьским солнцем.

Кантэн сидел за столом спиной к двери и, думая, что пришел Барлоу, не пошевелился.

На нем был темно-синий парчовый халат. Темно-каштановые с бронзовым отливом волосы, как и раньше, были аккуратно заплетены в косичку, голова задумчиво склонилась. Убранство стола – белоснежная скатерть, сверкавшие в лучах солнца хрусталь и серебро, ваза с поздними розами – все говорило об утонченном вкусе Кантэна.

Жермена задумчиво смотрела на молодого человека, и на глазах у нее выступили слезы. Наконец Кантэн пошевелился.

– Какого черта вы не закрываете дверь? – он оглянулся, увидел Жермену и вскочил на ноги.

Несколько мгновений он не сводил с нее глаз, на его побледневшем лице застыл испуг. Затем, словно придя в себя, он поклонился.

– Вы оказываете мне честь… маркиза.

Настала ее очередь испугаться. Шурша платьем, она подошла к молодому человеку.

– Но, Кантэн! Что это значит?

– Вам не следовало приходить сюда, – мягко ответил он.

– Не следовало? Лучше позвольте спросить, почему вы сами не пришли ко мне? Мне сказали, что вот уже две недели как вы вернулись.

– Я… я не знал, где вас найти.

– А вы искали меня?

– Я полагал, что это ни к чему.

Жермена нахмурилась.

– Из-за госпожи де Шеньер? – спросила она, но не стала ждать ответа. – Вам известно, какой нынче месяц и год? Я совершеннолетняя, Кантэн, и могу распоряжаться собой.

– Примите мои поздравления, маркиза, – церемонно проговорил Кантэн.

– Маркиза?

– Маркиза де Шавере.

Она улыбнулась, стараясь скрыть боль и замешательство.

– Вы опережаете события, Кантэн. Вы еще не сделали меня маркизой.

– И никогда не сделаю, поскольку это не в моей власти. Вы уже маркиза де Шавере и титул принадлежит вам по праву.

– Я… я не понимаю, – ее взгляд просил его объясниться, что он и сделал.