Маркиз де Сад

Его поведение, естественно, не вязалось с репутацией монстра, проделавшего непотребные вещи с Роз Келлер и Мариэттой Борелли и ее компаньонками. Но Сад продолжал в том же духе и подверг себя смертельной опасности. 6 апреля на собрании секции Пик он столкнулся со своим тестем, президентом де Монтрей. Они не виделись пятнадцать лет, и теперь старик отчаянно пытался сыграть роль лояльного республиканца. «Я предвижу момент, когда он пригласит меня к себе домой», — лаконично заметил Сад по этому поводу. 13 апреля, сообщив Гофриди о получении должности присяжного революционного трибунала, он добавил, что к нему наведывался Монтрей. Их роли самым невероятным образом поменялись. Опальный вершитель судеб старого режима и его семья являлись наиболее подходящей мишенью для доноса и самыми первыми кандидатами на гильотину. Старый судья пришел просить защиты у нового. Разоблачение могло последовать с минуты на минуту. Маркиз выбрал исключительно опасный объект для проявления милосердия.

Несмотря на требования кровопролития, имелся список семейств, попадавших под защиту нового режима, которым не грозила сиюминутная опасность быть признанными врагами Революции. К этому списку, по своему собственному усмотрению, Сад добавил Монтреев. «Такой будет моя месть им», — заметил он. Вероятно, именно это помилование стало основной причиной конфликта с властями. Коллеги внимательно наблюдали за ним, и их неодобрение его «умеренности» росло. Более того, в комитет общественного спасения начали поступать сообщения о том, что бывший маркиз де Сад виновен в подрыве политической философии. В частности, он высказался о небесном рае на земле, который намеревалась установить их тирания, как «непрактичном». Тогда был сделан вывод, вероятно, небезосновательный — маркиз надел революционную мантию лишь для того, чтобы спасти собственную шкуру, и с первого дня работал против нового правления. В его адрес посыпались замечания самого зловещего толка.

— 3 —

В годы, последовавшие за неудавшимся бегством королевской четы, Сад, снискавший репутацию автора художественных произведений, продолжал привлекать к себе настороженное внимание властей. Как писатель, Сад был, в основном, знаком современникам по двум романам, вышедшим в свет после его освобождения из Шарантона. Первый из них давал пищу для размышлений пуристам Революции, а также цензорам бывшего режима. Выйдя из заключения в возрасте пятидесяти лет, маркиз не потерял надежды увидеть на подмостках парижской сцены хотя бы одну из своих пьес и хотя бы одну книгу опубликованной. Он предложил «Алину и Валькура», а также версию «Злоключений добродетели» Жируару, молодому издателю, который также выпустит его «Послание французскому королю» после несостоявшегося бегства в Германию.

Насчет «Злоключений добродетели» Жируар сомневался, хотя понимал, что в то время, когда первая фаза Революции провозгласила свободу прессы, роман мог бы лечь в основу бестселлера. В тот момент опасность со стороны цензуры не грозила. В любом случае, история читается несколько скучновато. Возможно, Сад решится переработать ее, добавить подробности сексуальных истязаний героини. Жируар к числу революционеров не относился, скорее считался монархистом, но в случае с «Жюстиной» коммерческий нюх не обманул его.

К июню 1891 года, непосредственно перед исчезновением короля из Парижа, на стол редактора лег пересмотренный роман, который назывался: «Жюстина, или Несчастья добродетели». В письме адвокату Рейно маркиз пояснял, что по настоянию Жируара «подперчил» книгу, и предупреждал лучше не читать ее в нынешнем виде, а подвергнуть сожжению. Еще он признался своему корреспонденту о возможном отказе от авторства, если вдруг его имя приплетут к этому роману. На протяжении жизни Сад трижды публично и множество раз в узком кругу отрекался от причастности к этой «непристойной книге». Возможно, сей шаг имел смысл в политической обстановке 1791 года, тем более, что он рассчитывал найти место куратора музея или библиотеки. С другой стороны, может быть, маркиз просто чувствовал испорченность раннего варианта с его чисто философской подоплекой в угоду стремительного коммерческого успеха. Естественно, он нуждался в деньгах после стольких лет разочарования в удовлетворении. Все это принесла ему публикация его большого труда.