Маркиз де Сад

«120 дней Содома» должны были стать гимном этого послевоенного десятилетия бедствий, рассказом о тех, кто нажился на страданиях других. Сад отдает должное регенту за его попытку взять под контроль пороки спекулянтов, но своих героев он наделяет отрицательными чертами, присущими герцогу Орлеанскому; во всяком случае, теми из них, которые составляли его дурную репутацию. Подобно тому, как персонажи его повествования, предающиеся кровосмесительным связям, отдали своих дочерей в общий гарем, продолжая тем временем использовать их для собственного удовольствия, так и регент, по свидетельствам современников, выдал замуж своих дочерей, чтобы потом — более откровенно выглядит эпизод с герцогиней де Берри — стать их любовником. Граф де Берри не относился к числу ревнивых мужей. Но даже он, обнаружив природу привязанности своей жены, явился во дворец и посетовал на это в самых несдержанных выражениях.

Регенту приписывалось также допущение некоторой степени религиозной свободы, отсутствовавшей во время более темного ортодоксального режима Людовика XIV. Как только старого короля благополучно погребли, тюремные двери распахнулись и жертвы фанатизма получили свободу. Все же мотивом скорее оказалось безразличие, нежели терпимость. Все, к примеру, знали, что под обложкой молитвенника герцога Орлеанского скрывался том Рабле, а сам он, как описывал Сен-Симон, ночи напролет проводил за самоотверженными трудами, чтобы посредством черной магии, но только в ее более обольстительной форме, вызвать дьявола.

Цинизм регента в религии предвосхитил эту черту героев Сада в «120 днях Содома». Но герцога Орлеанского в этом превзошли благопристойные клерикалы, которые не только потакали своим порокам, но даже не считали нужным скрывать их. Когда однажды вечером в опере аббат Сервьен протискивался сквозь толпу, один молодой щеголь, оказавшийся рядом, нетерпеливо повернулся и сказал:

— Что этому святоше здесь надо?

— Месье, — заметил аббат, — я вовсе не святоша.

Если бы Саду для правдивого изображения его священнослужителей понадобился пример из реальной жизни, то для этого прекрасно бы подошел аббат Дюбуа, циничный в вере, не скрывающий своей испорченности в миру и извращенный в сексуальных пристрастиях. В юности он страстно увлекся одной девушкой в Лиможе. Отдаться ему вне брака она отказалась, тогда Дюбуа женился на ней. На этом его карьера на религиозном поприще должна была закончиться. Но наш находчивый священнослужитель вернулся в Лимож, напоил приходского священника до положения риз и уничтожил запись о заключении брака.

Дюбуа стал любимым фаворитом регента. Это ему приписывают изобретение отдельных, менее утонченных, развлечений на ужинах герцога Орлеанского. Одно из них заключалось в том, что голые мужчина и женщина, сцепив ноги на шее друг друга, катались, как на качелях, поддерживаемые аббатом Дюбуа, стоявшим на четвереньках. Качаясь взад и вперед, тела пары набирали темп и вызывали аплодисменты зрителей. Развлечения такого рода особенно нравились регенту, так как соответствовали его раблезианскому вкусу. Саду едва ли требовалось искать источники для особого вдохновения за пределами французского двора.

«Качели» считались далеко не самым замысловатым развлечением при дворе регента. Красавица, мадам де Тансен, разделявшая ложе и Дюбуа, и герцога Орлеанского, осмелилась повысить тон увеселений. Впервые внимание регента она привлекла тем, что, проскользнув в его опочивальню до того, как он удалился на покой, разделась догола и, взобравшись на пьедестал, приняла позу живой Венеры. В таком положении ее и обнаружил правитель Франции. Согласно Саду, давшему своей первой преступнице в «Жюстине» имя кардинала, регент вспоминает, чем обязан Дюбуа. В своих письмах маркиз также рассказывает о том, как одна благородная дама пожаловалась герцогу Орлеанскому, что Дюбуа в момент раздражения послал ее на три буквы.

«Кардинал может быть дерзким, мадам, — ответил регент, внимательно глядя ей в лицо, — но порой он дает хорошие советы».

В романах Сада, как и в жизни, распутники типа аббата не только избегают последствий своего безнравственного поведения, но и получают вознаграждение за него. В этом плане его произведения просто копируют реальную жизнь. Дюбуа стал премьер-министром. Чтобы усилить престиж этого положения, предполагалось, что будет вполне уместно сделать его кардиналом с тем, чтобы впоследствии он сменил Фенелона на посту архиепископа Камбре.