Маркиз де Сад

Танцовщица Ле План, проявив довольно извращенный вкус, также осталась вместе с другими на зиму в Ла-Косте. Ей доставляло удовольствие использовать в качестве украшений человеческие кости, и она привезла их с собой из Марселя. В конце концов, решили избавиться от этих ужасных предметов, закопав их в саду. Что касается остальных девушек, то среди них находилась некая Розет из Монпелье. Пробыв с ними несколько месяцев, она попросила разрешения уехать. Увез ее приятель, работавший плотником в родном городе девушки. Еще была там некая Аделаида, остававшаяся с ними до того момента, когда мадам де Монтрей начала разбираться с зимними развлечениями зятя.

Неприятными последствиями работы горничных в Ла-Косте, как намекнула мадам де Монтрей аббату де Саду, стали беременность, бичевание и содомия. Захлебывающейся радости героев «120 дней Содома» пришлось омрачиться банальностями обыденной жизни в Ла-Косте. Нанон забеременела, хотя искренне утверждала, что обязана этим собственному мужу. Кроме того, две служанки просто сбежали, что для вымышленного мира крепости Силлинг являлось совершенно недопустимым. Стены Ла-Коста не могли удержать решительно настроенных молодых женщин. Как бы то ни было, с восточной стороны замка имелся открытый двор с подъездной дорогой и двумя воротами. Имея на себе следы последних мучений, беглянки прибыли — одна в Соман, вторая — в Кадрусс. Их родители начали судебное преследование Сада. В Ла-Кост пригласили семью секретаря, и те увезли парня домой.

Из всех персонажей, занятых в драме, разыгравшейся той зимой в Ла-Косте, десять лет спустя на страницах «120 дней Содома» появилась только Аделаида, представшая в образе дочери склонного к инцесту президента де Курваля, который в начале романа выдает ее замуж за банкира Дюрсе. Ее портрет и поведение дают представление о зимних развлечениях гарема Сада.

«Двадцати лет, маленькая и стройная, хрупкого, изящного телосложения с прекрасными светлыми волосами, она выглядела идеальным объектом для картины. В ней угадывалось нечто интригующее, некий ореол чувственности, исходивший от каждого ее члена и делавший ее настоящей героиней романа. Голубые глаза казались необычайно большими и одновременно отражали нежность и скромность. Брови — длинные, узкие и хорошо очерченные — служили достойным украшением ее лба, не очень высокого, но столь благородного, что его смело можно было бы назвать храмом благопристойности. Она имела довольно узкий нос, несколько напоминающий по форме орлиный, узкие, но очерченные яркой красной каймой губы и довольно большой рот, несколько портивший столь безукоризненный небесный облик… Груди у нее были такие маленькие, что едва могли заполнить пространство охватывающей ладони, но совершенной круглой формы, очень твердые и хорошо стоящие. Они в значительной степени напоминали два маленьких яблока, принесенных шаловливым Купидоном из сада своей матери…

Живот гладок, как атлас. Восхищенное внимание неизменно привлекал небольшой холмик, едва покрытый светлым пухом, будто специально придуманный, чтобы служить перистилем храма Венеры. Вход в это святилище был настолько плотен, что, не исторгнув из нее крика, туда нельзя было даже вставить палец. Однако, благодаря президенту, бедное юное существо утратило девственность почти десять лет назад. В этом состоит ее правда здесь, но есть и другая сторона, которую еще предстоит обследовать. Как привлекал второй ее храм, какие сулил наслаждения, этот крутой изгиб спины, эта форма задних щек такой белизны и румянца! Все же эта красота обладала малыми пропорциями… Разведите эти восхитительные половинки, и вашему взору предстанет розовый бутон, раскрывающийся вам навстречу. Так невинен и чист, что другого такого розового цвета вам в жизни не увидеть. Но как плотен, как узок! Не без определенного труда смог президент исследовать эти глубины. Повторить этот свой подвиг ему удалось еще лишь один или два раза».

Подобно большинству описаний внешности персонажей, портрет Аделаиды содержит подробности и отличается яркой образностью, что явно свидетельствует о том, что она является отражением реальности той зимы в Ла-Косте, принявшей черты художественного вымысла. Однако в данном случае героиня не избежала ни одного из истязаний, и еще до конца романа ее предали казни.