Маркиз де Сад. Великий распутник

Ни один из этих презренных негодяев — кроме моих детей, о которых я не могу сказать ничего, за исключением хорошего, — ни единый, повторяю, не протянул мне руку помощи. Когда я вышел из тюрьмы, я оказался посреди Парижа всего с одним луи в кармане, не зная, куда мне обратиться, чтобы найти приют или пропитание, а тем более кого-то, кто одолжит мне крону, когда у меня не осталось и этого луи; и, когда я умолял этих чудовищных людей о помощи, все, что я получал в ответ, это упреки и сомнительные комплименты. Везде дверь захлопывали прямо перед моим носом, особенно моя жена, которая верх ужаса; нет, нет, моя дорогая тетушка, никогда еще ни с кем не обращались так подло, я повторяю это снова, никогда подобное нельзя было даже вообразить.

У меня была мебель, белье, огромное множество книг и более пятнадцати томов моих собственных рукописен, плод моего одинокого труда; из-за недосмотра или, скорее, непостижимой злобы, эти ужасные люди позволили всему этому пропасть в тот период, когда брали Бастилию; более того, опасаясь в то время, что меня могут освободить, они договорились, чтобы меня перевели в другую тюрьму. Они никак не хотели, чтобы я забрал с собой свои вещи; они устроили, чтобы мою старую камеру опечатали; восемь дней спустя крепость была взята штурмом, в мою камеру вломились, и я все потерял <…> Из плодов пятнадцатилетнего труда я не смог спасти ничего <…> И все это из-за этих несчастных мошенников, которым, я надеюсь, Господь однажды отомстит за меня.

Моя дорогая, добрая тетушка, вы, которую я никогда не переставал обожать, тысяча и одно извинение за то, что я столь долго вас утомлял своими проблемами, но мое сердце настолько преисполнено печали, что невозможно не поделиться с тем, кто добр и мягкосердечен, как вы. Я умоляю вас писать мне, ставить меня в известность о вашем здоровье, сказать мне, что в вашем сердце все еще осталось хоть немного любви ко мне. И я надеюсь, что вы убеждены, что нет на свете никого, кто привязан к вам с такой же нежностью и уважением, как я.

Я также прошу, чтобы вы передали мои нежные пожелания всем моим тетушкам и кузинам, которые еще остаются с нами…"

Понятно, что маркиз де Сад был до крайности обижен на свою жену и на ее родственников. Понятно, что свою тещу он просто ненавидел, считая ее источником всех своих проблем. Что же касается уверения в том, что семейство де Монтрёй потребовало, чтобы маркиз вернул назад приданое Рене-Пелажи, то тут хотелось бы сказать следующее: после освобождения мужа Рене-Пелажи прекратила с ним всякие отношения и продолжила жить в монастыре. Поначалу она не настаивала на разводе, но действительно потребовала возврата приданого в сумме 160 142 ливров. Позднее между ними была достигнута договоренность о выплате только процентов с указанной суммы, и они должны были идти от арендаторов маркиза де Сада.

А вот уже 9 июня 1790 года Рене-Пелажи добилась в Парижском суде "разделения стола и ложа", то есть полного развода с ним. И отныне каждый из бывших супругов должен был идти своей дорогой. Это означало, что Рене-Пелажи наконец-то излечилась от страсти к мужчине, который только и делал, что третировал и мучил ее. А вот для 50-летнего Донасьена это было эквивалентно финансовой катастрофе.

Для того чтобы немного заработать, маркиз де Сад, поддерживавший дружеские отношения с литератором и актером Жаком-Мари Бутэ (Boutet), выступавшим под псевдонимом Монвель (Monvel), вступил с ним в контакт, рассчитывая через него облегчить себе доступ в мир театра. Тот замолвил за него слово, и маркиз даже читал перед труппой " Комедии-Франсэз" свою пьесу "Снисходительный супруг" (L’'epoux complaisant). Но дальше этого дело не пошло.

КОНСТАНЦИЯ КЕНЭ

А 25 августа 1790 года маркиз де Сад вступил в связь с молодой актрисой, которая, как йотом выяснится, до конца дней маркиза останется его любовницей. Ее звали Констанция Кенэ (Quesnet) по прозвищу "Чувствительная" (Sensible). Он была бывшей женой Балтазара Кенэ, от которого у нее был ребенок.

В Констанцию маркиз де Сад влюбился так, как не влюблялся ни в Рене-Пелажи, ни даже в ес младшую сестру.

Она была почти в два раза моложе сто и считалась официально не разведенной, но ее муж, не приняв революции, бежал в Америку, бросив жену и сына на произвол судьбы. Жениться на ней, пока была жива Рене-Пелажи, маркиз не мог, но он сделал единственно правильный выбор. Пара создала общий дом и прожила вместе в мире и согласии до конца дней де Сада.

Сам он характеризовал ее как "добропорядочную и честную обывательницу, любящую, ласковую и умную". А Констанция делилась с ним небольшим содержанием, положенным ей ее мужем. В свою очередь, он обеспечивал ее жильем.

И дела маркиза пошли. В частности, в сентябре 1790 года театр " Комедии-Франсэз" все же принял к постановке сто пьесу "Мизантроп из-за любви, или Софи и Дефран" (Le Misanthrope par amour ou Sophie et Desfrancs).