Маркиз де Сад. Великий распутник, скандальный романист или мечтатель-вольнодумец?

Я был потрясен завещанием Сада, в котором он просил, чтобы его прах был разбросан, где придется, и чтобы человечество забыло о его книгах и о его имени. Хотелось бы мне сказать о себе то же самое. Я считаю лживыми и опасными все памятные даты, все статуи великих людей. К чему они? Да здравствует забвение! Я вижу достоинство только в небытии. Если сегодня мой интерес к Саду утрачен – ведь всякая восторженность проходит, – я все равно не могу забыть эту культурную революцию. Его влияние на меня было, вероятно, очень значительным.

Луис БУНЮЭЛЬ, испанский кинорежиссер

Ничего себе пожелание: я хочу, чтобы «следы моей могилы совершенно исчезли». Или «я льщу себя надеждой, что и имя мое изгладится из памяти людей». Тот, кто мог написать подобное, кто искренне желал исчезнуть весь (как телом, так и духом), несомненно, не был обыкновенным человеком. Это обыкновенные люди считают так: «Кто мертвых чтит, тот сам достоин чести». Видимо, наш герой не только не чтил мертвых, но и себя самого не считал достойным чьей-то памяти…

Мы не можем знать, чем руководствовался столь подвижный, как он, человек, когда в своем завещании он давал точные инструкции о могиле, которая должна была быть выкопана в его владениях в удаленном месте. Эти беспомощные фразы, что бы за ними не стояло, возвышаются над его жизнью и ее заканчивают.

Жорж БАТАЙ, французский философ, теоретик искусства и писатель

Писать, писать и еще раз писать…

Префект парижской полиции Луи-Николя Дюбуа чувствовал: перевод маркиза де Сада в Шарантон означал значительное облегчение его участи и, следовательно, меры наказания. В связи с этим он приказал регулярно проводить в комнате маркиза в клинике обыски с изъятием всех подозрительных, на взгляд полицейских, рукописей и книг. Естественно, это вызывало у нашего героя вспышки необузданной ярости, ведь он опять увлекся писательством.

Следует отметить, что в клинике для умалишенных он вновь сумел собрать отличную библиотеку. К тому же, скорее всего к этому времени он уже смирился с тем, что рукопись «120 дней Содома» безвозвратно погибла в Бастилии, а посему он принялся вынашивать планы написания нового произведения подобного рода. Но это не должно было быть повторением самого себя. По сути, с весны 1806 года маркиз вновь приступил к художественному воплощению на бумаге самых странных плодов своего ума.

Для этого он, во-первых, признал «Жюстину» своим творением и занялся литературным развитием отдельных ее фрагментов.

Во-вторых, в апреле 1807 года он переписал набело роман под длинным названием «Дни Флорбелль, или Разоблаченная природа, с приложением Мемуаров аббата де Модоза и Приключений Эмилии де Вольнанж, служащих доказательством выдвинутым утверждениям».

Судьба этого десятитомного произведения печальна: оно было предано огню после смерти маркиза в присутствии префекта полиции Делаво и по просьбе сына, Клода-Армана де Сада. Сохранились только «Заметки» к этому роману, и они были изданы во Франции в 1966 году.

* * *

А еще с того же 1807 года (и по осень 1812 года) маркиз де Сад создавал большой исторический роман «Маркиза де Ганж».

В основу этого романа положена реальная трагедия Дианы-Элизабет де Шатоблан де Россан, маркизы де Ганж. 17 мая 1667 года эта красавица была зверски убита братьями собственного мужа при активной поддержке последнего. Безусловно, при написании этого романа маркиз де Сад использовал множество источников, но он не считал себя настоящим историком. Более того, он искренне полагал, что ремесло романиста, в отличие от ремесла историка, допускает вымысел, а раз так, то он вступил в противоречие с исторической правдой и покарал главного преступника – аббата де Ганжа, в то время как реальный «герой» вполне прилично устроился после совершенного им преступления.

В предисловии к роману маркиз так и написал: