Маркиз Роккавердина

Поскольку маркиз и слышать об этом не желал, он снова стал прогуливаться по вечерам на площадке у замка, куда почти никто уже не решался приходить, таким безутешным было зрелище выжженных полей, тянувшихся с одной стороны до самого предгорья, а с другой — до подножия вечно курящейся Этны с узкой полоской снега вдоль кромки кратера, склоны которого, неровные у вершины, заросли каштанами и каменными дубами и были исполосованы черными потоками лавы, хорошо различимыми в сухом, без малейших испарений, воздухе.

Но спустя три или четыре дня он перестал подниматься на площадку.

Пребывая там в одиночестве, наедине с огромным горизонтом, в полной тишине, окружавшей его, он испытывал какую-то необъяснимую тоску. Он думал о нищете, которую видел днем или о которой ему рассказывали. Из Марджителло, и Казаликкьо, и Поджогранде ему приносили одну за другой плохие вести. «Вчера сдохло четыре быка! Сегодня еще три!» Тяжелое инфекционное заболевание продолжало косить стада. Как тут не призадуматься?.. Впрочем, дело было не в этом!

Печальные предчувствия омрачали его душу, сгущались и уносились, словно гонимые ветром тучи, потом время от времени возвращались без всякой причины и всякого смысла.

И он отвлекал себя от них, строя грандиозные планы по хозяйству, которые намеревался осуществить сразу после женитьбы: создать ассоциацию владельцев виноградников и оливковых плантаций, купить самые разнообразные современные машины, отправлять вино и масло на рынки полуострова и за границу — во Францию, Англию и Германию!

Это совсем не то, что муниципальные хлопоты, от которых не было никакого проку и которые означали только одно: убирайтесь отсюда, это место хочу занять я!

И он возводил в своем воображении огромные строения, там, в Марджителло… Он чувствовал, что и в нем просыпается зуд все перестраивать, как у его деда… Вот здесь — прессы для оливок и склад с пузатыми бутылями для оливкового масла, а там — давильня для винограда и винный погреб, просторный, прохладный, для бочек и бочонков… И он представлял себе золотистое, прозрачнейшее оливковое масло в красивых бутылях, которое превзойдет масло из Лукки и Ниццы, и красные вина, и мускаты, которые будут соперничать с бордоскими и рейнскими, со всеми лучшими винами в мире!

16

Бедный дон Сильвио уже более получаса ждал в прихожей, и Грация приходила время от времени составить ему компанию.

— Потерпите! Там инженер.

— Я не спешу, Грация.

— У нас весь дом вверх дном.

— Из-за свадьбы, я слышал.

— Как вы кашляете!.. Поберегите себя, дон Сильвио!

— Да будет… воля… господня!

При каждом приступе кашля, не дававшего ему говорить, хилое тело его сотрясалось так сильно, что казалось, вот-вот рассыплется.

— Легли бы вы в постель да пропотели бы хорошенько!

— А несчастные, которые умирают с голода! Я тут ради них.

— Ах, дон Сильвио! Конца-то этому нет! Маркиз уже опустошил целый склад зерна… Бобы, горох всякий… Чего только не отдал он!

— Знаю, знаю! Кому много дано, тому много и отдавать.

— Целые семьи на его шее!

— Знаю. Но найдется, наверное, что-нибудь и для моих бедняков.

— Конечно! Тут и говорить нечего.

Маркиз, провожавший инженера до дверей, остановился, взволнованный неожиданным появлением дона Сильвио.

— И вы ходите с таким кашлем? — спросил священника инженер, поздоровавшись с ним.

Дон Сильвио с трудом поднялся со стула и поклонился маркизу и инженеру. Он не в силах был вымолвить ни слова и смиренным жестом просил извинить его.

— Что случилось? — спросил маркиз, стараясь держаться непринужденно. — Садитесь сюда, в это кресло, оно удобнее.

Он пригласил гостя в соседнюю комнату, стал перед ним, заложив руки за спину, и уставился на него, стараясь угадать причину визита, прежде чем тот заговорит.

— Меня прислал к вам Иисус Христос! — произнес дон Сильвио.

— Какой Иисус Христос? Зачем?.. Можете рассказывать эти басни бабам!

Маркиз говорил с трудом, побледнев от внезапно охватившего его волнения.

— Простите меня… ваша милость!.. Я уйду!..

Дон Сильвио не смог продолжать, задыхаясь от приступа кашля.

Видя, что священник направляется к двери, маркиз остановил его за руку:

— Зачем вы пришли?.. Что вам от меня нужно?.. Зачем вы пришли?

— Ради бедных, маркиз! Я не сумел объяснить вам это.

— А что, в Раббато только один я богат? Я много дал. Даже слишком! Слишком!.. У меня уже ничего не осталось.

— Успокойтесь!.. Вы же не обязаны…

— Послушайте!.. Это вы сказали настоятелю Монторо?.. — прорычал маркиз, преграждая священнику дорогу и пристально глядя на него.

— Что сказал? — робко спросил дон Сильвио.

— Что? «Ему, маркизу, мешает в доме это распятие!»

— И вы могли такое подумать? Ох, ваша милость! Напротив, я похвалил прекрасный поступок, благодаря которому святое изображение покинуло недостойное место.

— Недостойное?

— Конечно. Достойное место для него — алтарь.

— А почему же вы сказали сейчас: «Меня прислал к вам Иисус Христос»? Вы что, за бабу меня принимаете, так выходит?