И когда он услышал в клубе (он нарочно пошел туда, чтобы узнать, что говорят), когда он услышал рассказ нотариуса Маццы о том, что дон Сильвио сказал своей сестре: «Наберись терпения до пятницы, до девяти часов вечера!» — три с половиной дня, которые надо было еще прожить, показались ему вечностью. Что-то будет? В пятницу он не мог дождаться, пока большой колокол церкви святого Исидоро зазвонит по покойнику, как обычно по ритуалу, в девять часов вечера. Официанта из клуба послали разузнать, что там и как, любопытно было также проверить, сбудется ли предсказание, в которое все верили.
Видя, что Пьетро Сальво каждые пять минут достает из кармана часы, доктор Меччо воскликнул:
— Мы тут прямо минуты ему отсчитываем. Это неприлично!
— Так уходите. Кто вас держит?
Они чуть не поссорились. Но тут из-за угла появился дон Мармотта[22]
, как прозвали официанта. Он шел не торопясь, сообщая новость каждому, кто останавливал его, потом медленно продолжал путь, опустив голову и покачивая ею в такт шагам, не думая о том, с каким нетерпением его ждут.Маркиз поспешил ему навстречу:
— Ну что?
— Он скончался, когда пробило ровно девять.
Маркиз ожидал, что облегченно вздохнет, узнав об этом. Однако его охватило сомнение. Он не верил своим ушам, как будто дон Сильвио мог сыграть с ним злую шутку, притворившись, что умер.
Дома он увидел, что кормилица Грация молится за упокой души святого человека.
— Он умер! Какое несчастье! В тридцать девять лет! Такие люди, как он, должны бы жить вечно!
— Умирает столько отцов семейств! — возразил маркиз. — Смерть ни с кем не считается.
Всеобщий траур в городе раздражал его. Раздражала и мысль о смерти, которая теперь с необычайной живостью и странной назойливостью вертелась у него в голове. Как будто кто-то шептал ему прямо в ухо: «Сегодня я, а завтра — ты!» И этот кто-то постепенно приобретал обличье дона Сильвио.
Он хотел бы оглохнуть, чтобы не слышать колоколов всех церквей, звонивших по усопшему, — они то ненадолго умолкали, то снова начинали звонить! Он мог бы уехать в Марджителло, но сообразил, что звон будет слышен и там и даже покажется ему на расстоянии еще мрачнее.
И все же он не был уверен до конца! Он хотел увидеть с террасы клуба, как будут нести тело покойного.
На площади Оролоджо собралась большая толпа. Ждали похоронную процессию, которая, как было принято, уже час двигалась по главным улицам города к церкви святого Исидоро, где должна была совершиться траурная месса. И народ стекался сюда по прилегающим улицам.
Процессия двигалась медленно: собратья по приходу со свернутыми хоругвями, монахи-капуцины, монахи из монастыря святого Антонио, монахи-францисканцы, священники в стихарях и черных епитрахилях, каноники в траурных плащах — все шли с зажженными факелами и пели псалмы; следом за ними несли открытый гроб с покойным, он лежал со скрещенными руками, в стихаре, епитрахили и треугольной шапочке, выделявшейся на черной парче траурного покрова с серебряной бахромой, — маленький, сухой, желтый, с прикрытыми глазами и заострившимся носом, он, казалось, покачивал головой в такт шагам несших его гроб людей.
У клуба гроб опустили на землю, и народ столпился вокруг покойного, чтобы поцеловать ему руки. Четверо карабинеров стояли по сторонам гроба, иначе одежду усопшего разорвали бы в клочья, чтобы сохранить как реликвию.
Маркиз, таким образом, имел возможность хорошо рассмотреть навсегда закрытый рот дона Сильвио, который уже никогда, никогда больше не сможет никому передать открытую ему на исповеди тайну. И он почувствовал себя сильным, победителем, как будто смерть этого человека была делом его рук. Он не улыбнулся только из приличия, когда кузен Пергола шепнул ему на ухо:
— Как же, наверное, огорчился дон Сильвио, не найдя там рая!
17
Однажды утром, когда маркиз менее всего ожидал, к нему явился дон Аквиланте, но не для того, чтобы поговорить, как обычно, о делах, а чтобы со всей серьезностью сообщить:
— Наконец-то он дематериализовался!
Маркиз не расслышал и с изумлением переспросил:
— Де-ма?..
— Дематериализовался! — прошипел дон Аквиланте.
Хотя взгляды и убеждения маркиза Роккавердина совершенно изменились и он даже иногда с иронией спрашивал адвоката: «Так что говорят духи? Все еще развлекаются, мучая вас?» (дон Аквиланте рассказал ему как-то, что злые духи время от времени парализуют его правую руку, чтобы он не мог писать), это странное сообщение все-таки испугало его, словно речь шла о событии, в котором нельзя было усомниться.
— Ну и что теперь? — спросил он, охваченный внезапным волнением.
— Теперь легче будет расспросить его и больше надежды получить точные ответы. Вчера Рокко Кришоне на мгновение сам явился ко мне. Наверное, он хотел сказать: «Я в вашем распоряжении».
— Ну, бросьте! — ответил маркиз, беря себя в руки.
— Ваше неверие неразумно.
— Но вы сначала должны убедить меня, что душа человеческая бессмертна.
Дон Аквиланте поднял голову, удивленный этим неожиданным лексиконом.
— Наука… — продолжал маркиз.