Маркиза Бонапарта

Чем больше маршал кавалерии проявлял упрямство, тем больше портилось настроение у императора. Он послал Коленкура передать Мюрату приказ – прекратить атаки и дождаться конной артиллерии. Но не тут-то было. Войдя в азарт, Иоахим Мюрат не захотел даже слушать Армана. В сражении при Иене его генерал Лассаль легко разметал каре прусской пехоты, Монбрюнн даже брал крепости кавалерией. А что мешает здесь? «Всего лишь несколько жалких полков, прижавшихся испуганно друг к другу!» – воскликнул Мюрат и зло сплюнул на песок, притопнув высоким зеленым сапогом с золотой шпорой.

Однако, взглянув на место сражения в подзорную трубу, никакого испуга в русских Арман не заметил. Хотя их каре и состояли сплошь из юнцов-новобранцев, но держались те стойко. Сорок раз Мюрат посылал свою конницу на русских, и сорок раз откатывался ни с чем. Каре отступали в полном порядке и не пропустили французов в Смоленск, пока ночь не положила конец наскокам французской кавалерии.

– Кто командует ими? – спросил император у Армана, когда тот, усталый и запыленный, вернулся от Мюрата в ставку.

– Генерал Раевский, сир, – ответил мрачно Коленкур. – При нем два малолетних сына. Он вывел их перед фронтом, чтобы вдохновить солдат…

– Герой… Что ж, Багратион дерется как лев, и его генералы достойны похвалы, – оценил храбрость противника император. – А Мюрат – просто болван. Из-за него мы притащимся к Смоленску на хвосте русских.

Действительно, скоро Смоленск показался впереди. Французский авангард подошел к нему ясным и свежим по-осеннему августовским утром. Замысел Наполеона отрезать русские армии от Смоленска и прийти к городу первыми провалился – остатки пехотинцев генерала Раевского уже заняли его оборону. К ним на помощь к восточным и южным предместьям подтягивалась Вторая армия князя Багратиона в полном составе. На следующее утро появились и корпуса Первой армии Барклая. Становилось совершенно ясно – сражение состоится: Смоленск – первый исконно русский город на пути иноземцев – французам без боя не сдадут.

Несмотря на задержку, Наполеон был полон бодрости и надежды. Он рассчитывал выиграть генеральное сражение и продиктовать Александру условия мира, заставив «русского медведя» сидеть смирно в своей берлоге и прекратить поддержку Англии. А потом можно вернуться в Европу, хотя бы в Польшу.

Однако двое суток спустя радость императора померкла. Русские армии явно не собирались принимать сражение в «поле» и свернули там свои позиции, укрывшись за стенами Смоленска. Бонапарту не составило труда догадаться о намерениях русского главнокомандующего Барклая де Толли: он намеревался всего лишь задержать противника, чтобы дать возможность соединившимся русским армиям организованно отступить.

Рассерженный Наполеон приказал подвести к городу все осадные орудия. Сотни пушек били по Смоленску и его укреплениям целый день, но повидавшие виды старые стены с трудом поддавались французским ядрам. Пехота неоднократно бросалась на штурм, но истекающие кровью полки Раевского и Дохтурова стойко отбивали ее атаки.

К вечеру весь форштадт[10] Смоленска оказался в дыму и пламени. Внутри также начались пожары – французские гранаты подожгли деревянные дома, которые преобладали в городе.

* * *

Вечерело. Над Смоленском громадными столбами подымался к небесам густой черный дым, окрашивая их в багровый цвет. Яркие языки пламени сполохами пробивались в нем. Из этого моря огня, сквозь неумолчный гром пушек, сквозь бесконечную ружейную трескотню и отдаленный грохот барабанов, сопровождающих шествие французов, доносился колокольный звон. Не набатный, тревожный, а какой-то неуместно спокойный, даже идиллический.

Заслышав его, император Наполеон удивился.

– Почему они звонят? – спросил он, повернувшись к свите.

– У русских завтра большой церковный праздник, – поспешно объяснили ему адъютанты.

– Праздник? – насмешка скользнула по усталому лицу императора. – Праздник завтра будет у меня, а не у них.

Адьютанты переглянулись. Но как заставишь колокола замолчать, даже если такова воля недовольного императора? Для этого необходимо сначала взять Смоленск. Так что пушки продолжали греметь, а колокола – звонить. Бой постепенно затихал, но не утихали пожары, охватившие город. Они быстро разрастались, и вскоре за стеной дыма уже вставала сплошная стена огня.

Император Наполеон некоторое время прогуливался возле костров, разложенных у его палаток.

– Не правда ли, красивое зрелище, Арман? – спросил он у Коленкура, бросив досадливый взгляд на город, который ему так и не удалось захватить сегодня.

– Ужасное зрелище, сир, – честно признался Арман.

Словно не услышав эти слова, император промолчал. Он по-мальчишески подбросил носком сапога в огонь несколько валявшихся на земле сосновых шишек и пошел спать. За ним последовала и свита.

Не спалось только Арману де Коленкуру. Он бродил по лагерю, посматривая на Смоленск, а потом присел у костра на деревянный обрубок и, глядя на огонь, вспоминал далекую Францию и прекрасную Адриену де Канизи, которая ждала его из этого безумного похода… Незаметно Арман задремал.