Маркиза де Ганж, или Несчастная судьба добродетели

Наконец маркиза прибывает в замок своего дорогого супруга. Молодые девушки, проживавшие в деревне, встречают ее цветами. Карета маркизы едет по аллее, заложенной специально к ее приезду, и юные оливковые, апельсиновые и лимонные деревца ласково шелестят ветвями, словно приветствуя молодую хозяйку замка. Несчастная! Супруг решил уподобить ее тем жертвам, коих украшали единственно для того, чтобы предать смерти.

Проживавшие по соседству дворяне были приглашены принять участие в роскошном пиршестве. Погода стояла отличная, столы накрыли в парке, и приглашенные усердно отдали должное искусству поваров.

Встреча, устроенная ей, и роскошное пиршество по случаю ее приезда рассеяли страхи и подозрения г-жи де Ганж. Все, кто ее окружал, были с ней исключительно учтивы и любезны, и, опьяненная счастьем, она не заметила, как со времени ее приезда в Ганж пролетело целых два месяца. И все это время маркиза чувствовала себя мореплавателем, который после сильных бурь и штормов, изрядно потрепавших его корабль, наконец попал в тихую гавань и теперь с полным правом наслаждается счастьем и покоем.

Наигранные дружелюбие и любовь, коими сверх всякой меры окружили ее супруг и его братья, обманули маркизу, усыпили ее бдительность, и она искренне поверила, что мир и спокойствие, в коих она так нуждалась, отныне будут царить вечно.

Когда г-жа де Шатоблан решила, что спокойствие и мир восстановлены окончательно, она

вместе с Альфонсом вернулась в Авиньон, куда их обоих призывали важные дела. Оставшись одна с Теодором и шевалье, Эфразия поначалу не заметила никаких перемен в поведении обоих братьев. Никто из них не позволял себе ни неприятных напоминаний, ни упреков, ни намеков и шуточек по поводу случившихся событий; речи братьев и поступки их отличались приличием и деликатностью. Маркиза пребывала на вершине блаженства; казалось, она обрела вторую молодость, и все, кто знал ее, говорили, что она стала в тысячу раз краше, чем была прежде. Можно было подумать, что природа решила заново одарить ее, дабы она начала новую жизнь. На самом же деле это были последние ее дары, те, коими она наделяет нас лишь для того, чтобы, возвращаясь в ее лоно, откуда мы все когда-то вышли, мы в достойном виде предстали перед Верховным Владыкой, в чье царство она скоро отведет нас.

Однажды, когда вокруг царила расслабляющая безмятежность, шевалье напомнил невестке о завещании, составленном в Авиньоне, — и предложил ей изменить его. Раз муж вернул ей свое расположение, у нее нет больше оснований подозревать его в злом умысле, а оставляя завещание без изменений, она, напротив, свидетельствует, что питает к мужу вовсе не те чувства, о которых твердит постоянно, и таким образом дает основание обвинить ее во лжи. Предательская логика коварных софизмов шевалье сделала свое дело: не имея поддержки матушки, маркиза вынуждена была подчиниться, и, не уничтожая ни прежнего завещания, ни заявления, она составила новое завещание — в пользу мужа.

Получив вожделенный документ, шевалье решил, что достиг желанной цели, и, ослепленный неожиданным успехом, напрочь забыл о первом завещании, без отмены которого, равно как и без отмены заявления, сделанного перед лицом знатных семейств и нотаблей Авиньона, полученная им бумага превращалась в ничто. Скорее всего подобное ослепление явилось следствием усталости от постоянных преступных заговоров, с которыми шевалье с некоторых пор очень хотелось покончить: он давно уже мечтал спокойно зажить в свое удовольствие.

Да не заподозрит никто г-жу де Ганж во лжи — душа ее слишком чиста, чтобы запятнать себя пороком даже ради собственного спасения. Любящая мать, она была готова выполнить свой долг не только по отношению к мужу, но и к сыну. Написав бумагу, которую просил у нее шевалье, Эфра-зия обеспечивала себе спокойствие, не подвергая риску достояние сына, ибо заявление, сделанное ею в Авиньоне, аннулировало все распоряжения, сделанные ею после данного заявления. Отказавшись же написать новое завещание, она рисковала навлечь на свою голову очередные неприятности, а так как она еще не позабыла прежние неурядицы, она, поразмыслив, решила, что такой ценой она вполне может купить себе постоянное спокойствие, нисколько не тревожащее ее совесть. Ведь если, сделав первый шаг, шевалье забыл о втором, то ее вины тут нет никакой: шевалье торопился почить на лаврах, она же просто позаботилась о сохранении собственного спокойствия.

Почему мы пытаемся оправдать эту самую несчастную на свете женщину, хотя, в сущности, оправдываться ей не в чем? Да потому, что мы

не хотим запятнать ее образ ни единым подозрением, даже когда речь идет о лжи во спасение.

И мы правы, что сделали это заранее, ибо столь испорченный человек, как аббат де Ганж, вернувшись из поездки и узнав о втором завещании, немедленно обвинил маркизу в лицемерии.