Эта особенность придворной культуры основательно освещена Генри Юлом. Он изучает язык Рустичелло и показывает, до какой степени он был распространен даже среди людей, для которых он не являлся родным. Один из приближенных английского короля Генриха III сопроводил свою версию романа о рыцарях Круглого Стола такими словами: «Я, Луцис, рыцарь и владелец Замка Гас, как влюбленный рыцарь, принялся за перевод с латыни на французский этой истории, не потому что хорошо знаю французский. Моя манера изъясняться скорее принадлежит манере английской, нежели французской, так как я родился в Англии. Но такова моя воля и намерение, что я ее переведу на французский». Вот обычный ход мыслей и решений придворных поэтов Англии и Рустичана в частности. Мы увидим, как спустя одно поколение, Фруассар, который жил при дворе Эдуарда III и королевы Филиппы Хайн, писал для них на французском свои «Хроники».
После крестовых походов, когда часть франков осела в Святой земле, а затем на греческих островах и в Морее, а также благодаря бракам с армянскими принцессами, французский язык распространился по всему латинскому Востоку, за пределами франкских королевств — как инструмент связи, как проводник мысли и культуры. Колонисты и рыцари приходят на Восток из Шампани, Фландрии, Бургундии, Иль-де-Франса или Пуату. Со времени правления Людовика IX, который (не будем забывать об этом) прожил вместе с королевой Маргаритой и всем своим двором более шести лет на Святой земле (в Сен-Жан-д’Акре, в частности), все межгосударственные договоры, направленные на возрождение Святой земли, писались также по-французски. Эта «культурная» колонизация французов принесла странам Востока больше, чем торговая колонизация итальянцев.
На французском, естественно, говорили христиане в Иерусалиме, на Кипре, даже в Константинополе и на греческом Пелопонесе. Этот язык был, без сомнения, наполнен всякого рода заимствованиями из греческого, из словаря итальянских моряков, негоциантов и латинских миссионеров. Эти заимствования мы находим и в некоторых заумных словах и выражениях «Описания мира». Это был особый французский, на котором говорили, по известному выражению Жана Ришара, «опасные полиглоты, способные коверкать три языка с равной виртуозностью». «Смесь, — признается один из авторов Востока, который сам был франком, — такая, что никто не может понять наш язык». Но, несмотря ни на что, этот язык стал, без сомнения, основой lingua franca, который употреблялся впоследствии на Средиземноморье и на всем Ближнем Востоке. На нем говорили даже мусульманские правители.
Нас не удивляет тот факт, что князь Армении Хетум в 1307 году, живя в монастыре бенедиктинцев в Пуатье, продиктовал свою «Историю монголов» Никола Фалькону и что последний ее издает на французском языке. Но не пишет ли сэр Джон Мандевиль, говоря о христианах, которых, по его мнению, очень много в Алепе, что «они говорят на языке Франции, как жители Кипра»? Именно этот язык принц Эдуард Английский (покровитель Рустичелло) во время своего путешествия к Святой земле должен был понимать и, может быть, даже говорил на нем. Мандевил добавляет, что султан Египта и четыре его верховных князя «spak Frensche righte wel» («говорят по-французски достаточно хорошо»). Поэт Бодуэн де Себур, который писал, вероятно, спустя некоторое время после смерти Филиппа Красивого (1314 год), повествует о королевстве в Индии под названием Буда и о красивом городе Фализе, в котором царствовал король Полибан: «Полибан знал французский, так как его учил человек из Франции, оставивший свою веру, который уже семь лет жил в Индии».
Как мы видим, нет ничего удивительного в том, что «Описание мира» было составлено на французском языке, хотя автор и принадлежал к английскому двору. Оба ее автора, особенно Рустичелло, должны были думать о наиболее широком распространении, успехе у принцев, знати и у всех людей, желающих знать о чудесах мира.