Марко Вовчок

Юной Марии Александровне сразу же пришлось взять на воспитание десятилетнего брата, несмотря на то, что сама она еще не оперилась и не было у них с Афанасием ни кола ни двора. Но поехали они с Митей Вилинским не в Чернигов, а в Остерский уезд Черниговскор губернии — к старшему брату Афанасия, офицеру корпуса лесничих.

«Воспоминания» Д. Вилинского были написаны в 1908 году. В старческой памяти могла смешаться последовательность событий. О жизни в лесничестве зимой 1851 года он ни словом не упоминает, хотя и говорит, что был знаком с Василием Васильевичем Марковичем.

Впрочем, допустима и другая версия. За мальчиком заехали осенью — незадолго до того, как А. В. Маркович определился на службу. О его поездке в 1851 году к родственникам жены в Орел вспоминает украинский этнограф М. Т. Симонов.

В Сорокошичах, где помещалось лесничество, Афанасий усердно записывал народные песни, пословицы, поговорки и характерные выражения крестьян Остерского уезда. Некоторые из этих материалов он опубликовал позднее в «Черниговских губернских ведомостях». Мария Александровна, принимавшая деятельное участие в этнографических работах мужа, сопровождала его во всех экскурсиях. В этом глухом уголке, на песчаной полосе между Днепром и Десною, она столкнулась с невиданной прежде нищетой. Представление о Сорокошичах и окрестных деревнях дает одно из писем Афанасия: «Жители бедны, гонят смолу, водят пчелы в соснах, сбывают траву с лугов, а хлеба мало так, что удобренные для него места обгораживают плетнем как огороды. Одежда их убога, красоты не видать…»

Но именно здесь народная память сохранила старинные героические предания. В Сорокошичах можно было услышать легенды и песни о национально-освободительной войне 1648–1654 годов, о подвигах гайдамаков. Здесь Маркович записал с голоса от древней старухи вариант известной думы о брацлавском полковнике Богдана Хмельницкого — Нечае, а также историческую песню об Иване Бондаренко, предводителе гайдамацкого движения на Киевщине.

Самая значительная работа этого периода — «Слова и выражения Остерского уезда» — получила у знатоков высокую оценку. Б. Д. Гринченко в предисловии к четырехтомному «Словарю украинского языка» (1907 г.) назвал ее «наиболее полной работой по собиранию материалов народного языка». С ноября 1851 года лексикографическая статья Марковича печаталась без имени автора на страницах черниговской газеты. Объясняя значение слов, он приводит множество примеров из народных песен и легенд. Статья обрывается на букве «О» и, по-видимому, осталась незаконченной. Только под одним отрывком, включающим запись народного предания о гайдамаках, стоят инициалы А. М.^{9}.

В понимании гайдаматчины как народного освободительного движения Маркович солидарен с Шевченко. По словам этнографа, гайдаматчина была вызвана «жестокими притеснениями малороссийского народа Польшею, основанными на грубом и своекорыстном понятии о народе том как о хлопах, существовавшем на свете как бы только для доходов и удовольствий польских панов».

Марко Вовчок придерживалась такого же взгляда на исторический смысл гайдаматчины. В Сорокошичах, как видно, и зародился ее интерес к гайдамацкой теме, которая сопутствовала писательнице на протяжении всей творческой жизни.

Здесь же Маркович, вероятно при участии Марии Александровны, составлял рукописные сборники исторических, бурлацких, чумацких, семейно-бытовых, обрядовых, лирических песен «без малейшего изменения не только склада песни, но и самого выговора, сколько можно уловить его слухом и передать на бумагу».

Отсюда можно заключить, что приобщение будущей писательницы к украинской этнографии началось сразу по приезде на Украину — в 1851 году, когда она первый раз попала в Сорокошичи^{10}.

ИЗ ДОМА В ДОМ

Из Остра Марковичи отправились в Киев — восстанавливать прежние связи и хлопотать об устройстве. Побывали в Борзне, Конотопе, Прилуках — всюду, где жили давние знакомые и университетские товарищи Афанасия. Всех он хотел познакомить с красавицей женой! Рядом с нею он возвышался в собственных глазах и представал перед окружающими в новом свете. Разочарованный ипохондрик, вялый, опустившийся, сломленный тюрьмой и ссылкой человек, каким видели его год назад, теперь возвратился на родину исцелившимся от недуга, в прекрасном настроении — и не один, а со спутницей жизни, да такой, что каждый останавливался в изумлении: «Ай да пан Опанас! И кто бы мог подумать, что тебе так посчастливится!»

Исколесив чуть ли не всю Черниговщину, перебрались на Полтавщину. Жили в Кулажинцах — у младшего брата, помещика Венедикта Марковича, и в Пирятине у ближайшего друга и единомышленника Афанасия Таволги-Мокрицкого, и в Золотоноше у Керстенов. Но долго там оставаться не могли: Екатерина Ивановна недвусмысленно дала понять троюродному брату, что выбора его не одобряет и ни за что не простит «отступничества»: вызволить страдальца из беды, чтобы он женился на какой-то захудалой орловской дворянке, как будто на Полтавщине мало своих невест… Вот уж черная неблагодарность!..