Маркос Рамирес

О доне Педро Рамиресе, прадеде моем, человеке серьезном и не любившем бросать слова на ветер, настоящем Геркулесе по силе и внешности — как о том свидетельствуют мои дедушка и бабушка, да и другие местные старожилы, — передавалась такая история.

Однажды на сельском празднике там же, в Эль Льяно, — а кому не известно, что жители здесь забияки отменные! — к ночи вспыхнула жестокая драка с парнями из селения Лас Каноас. Одурманенные агвардьенте[2], противники пустили в ход не только кулаки, но и длинные крусеты — ножи для рубки сахарного тростника, — и началась дикая свалка.

Численный перевес был на стороне эльльянцев, и парням из Каноаса не оставалось ничего, кроме отступления. Отчаянно сопротивляясь, они отвечали ударом на удар. Драчуны из Эль Льяно предприняли бешеный натиск против стойкого врага в надежде обратить его в паническое бегство. Безудержная брань, вызывающие крики, угрозы, звон и лязг остро отточенных ножей — все слилось в оглушительный шум.

Когда противники приблизились к дому недавно женившегося Педро Рамиреса, гул сражения разбудил его молодую жену, мою прабабку.

— Карамба[3], Педро! — воскликнула она в гневе. — Здесь даже поспать спокойно не дадут! Неужели некому унять это взбесившееся стадо пьяниц?

Не проронив ни слова, гигант встал и вышел на улицу как был, в нижнем белье. Вырвав длинную, крепкую жердь из частокола, он размахнулся и пошел сыпать ударами направо и налево; немало буянов повалилось замертво на землю, а остальные бросились врассыпную.

О другом случае передавала моя мать.

Произошло это, когда дед, в то время уже отец четырех детей, всерьез повздорил со своим старшим братом, которого также звали Педро, как и нашего прадеда. В пылу ссоры сверкнула сталь, и дело кончилось дракой. Когда весть об этом дошла до прадеда, он вместе с Педро явился в дом к моему деду и велел братьям срезать в саду по пучку гибких и крепких прутьев, потом приказал им попросить друг у друга прощения и по-братски обняться. Поставив обоих на колени и взяв в руку лозу, старик измочалил ее о спину Педро; затем схватил другую и отхлестал моего деда. Расправа продолжалась до тех пор, пока сыновья не потеряли сознание.

Окаменев от ужаса, бабка с малолетними детьми молча смотрела на эту потрясающую сцену. Перед уходом дон Педро небрежно бросил:

— Плесните-ка ведро воды на этих дурней. Пусть очухаются. Теперь небось поумнеют.

Здоровенные парни с неделю пластом лежали после отцовской взбучки.

Столь суровый нрав старика и его непререкаемый среди близких авторитет не повлияли на брата моего деда Педро, всегда отличавшегося своей разнузданностью. В местечке до сих пор сохранилась память о его силе, отваге и безрассудстве. Неустрашимый любитель приключений и драк, готовый во всякую минуту пустить в ход крусету, чтобы уладить любое разногласие, бесшабашный гуляка, волокита, пьянчужка, игрок в кости, «контрабандист»[4] и фальшивомонетчик, он доставлял прадеду немало забот и огорчений.

Как-то после кровавого столкновения с полицией ему пришлось скрываться от властей, и он бежал на рудники Абангарес; поработав некоторое время в шахтах, он решил вернуться к рискованному, но прибыльному промыслу «контрабандиста». С годами он, впрочем, образумился, выстроил маленький хуторок, обзавелся семьей и с жаром отдался воспитанию детей, которых держал в непомерной строгости. Завоевав уважение и любовь соседей, дон Педро к концу дней своих превратился в подлинного патриарха.

Мне посчастливилось познакомиться с прославленным дядюшкой Педро, когда я проводил каникулы в доме у деда. Это, кстати, был единственный случай, когда дядя Педро решился на время покинуть Абангарес, чтобы навестить своего брата. Он пробыл с нами недолго. Высокий, все еще крепкий седой старик с добродушной усмешкой на губах был грузен, нетороплив в движениях и скуп на слова. Помню, меня поразили его огромные руки, внушавшие мысль о необычайной силе.

Вечерком, исчерпав с дедом все воспоминания о прошлом, дядя Педро остался с малышами — со мной и Томасито, неутомимыми слушателями его былей и небылиц.

Воспользовавшись удобным случаем, Томасито осмелился спросить его:

— А что, дядя Педро, верно ли говорят, будто вы убили сержанта на берегу Вирильи и бежали от полиции, пытавшейся вас схватить?

Старик озадаченно помолчал, потом улыбнулся и спокойно произнес: