Марковцы в боях и походах. 1918–1919 гг.

В этот день у генерала Корнилова было совещание с кубанским атаманом, полковником Филимоновым, командующим отрядом, генералом Покровским и членами Кубанского правительства.

Ни у кого из добровольцев не было сомнения в полном слиянии двух противобольшевицких армий. Однако оказалось, что оно не произошло гладко: члены правительства Кубанского края настаивали на сохранении самостоятельной Кубанской армии. Это совещание шло в то время, когда на южной окраине станицы разгорался бой с наступавшими красными и когда в районе Штаба рвались неприятельские снаряды. Пришедший с наблюдательного пункта – колокольни поручик Гернберг доложил генералу Корнилову о подходе красных к станице, указав направление их движения и их силы.

– Сергей Леонидович! – сказал генерал Корнилов генералу Маркову. – Распорядитесь! – Генерал Марков моментально выбежал из дома.

Это повлияло на представителей Кубанского края, и вскоре же был подписан протокол совещания:

«Ввиду прибытия Добровольческой армии в Кубанскую область и осуществления ею тех же задач, которые поставлены Кубанским правительством отряду, для объединения всех сил и средств признается необходимым переход Кубанского правительственного отряда в полное подчинение генералу Корнилову, которому предоставляется право реорганизовать отряд, как это будет признано необходимым».

Наступающие красные частично ворвались в станицу, но на улицах они были сняты и в полном беспорядке, уже под покровом ночи, бежали в свое исходное положение. Офицерскому полку была подана команда: «В ружье!», и одна из рот уже выступила, но принять участие в бою ей не пришлось. Участвовала в нем лишь 1-я батарея.

Эта тревога показала, насколько трагичен был вопрос с обувью после Ледяного похода: высушенная, она настолько ссохлась, что стоило больших усилий ее одеть; иным пришлось ее даже разрезать.

18 марта. Красные снова наступали с трех сторон, от станиц Григорьевской, Смоленской и Георг-Афинской, и снова были отбиты. В этом бою принимал участие Юнкерский батальон. Офицерский полк был в готовности выступить, но его участие не потребовалось.

19-20 марта красные уже больше не тревожили. Офицерский полк, Юнкерский батальон и Техническая рота стояли в резерве и несли лишь внутренние наряды и незначительное охранение.

Погода улучшалась с каждым днем: заморозки по ночам и теплая, весенняя погода днем. Было очевидно – зима окончилась, и это радовало. Все имели полную возможность навестить своих друзей в других частях и своих раненых, находящихся в полевом госпитале.

От последних узнали об отчаянной трагедии, пережитой за время похода и особенно в день 15 марта, день Ледяного похода, из аула Шенжий в станицу Калужскую, и затем 17 марта, когда их везли из Калужской в Ново-Димитриевскую. Пришлось трястись по непролазной грязи, испытывать боли после каждой минутной остановки от рывков уставших лошадей. Многие раненые умерли от заражения крови. В походе не могло быть хирургического вмешательства, не хватало медицинских средств, даже просто бинтов для перевязок. Полная жертвенность сестер милосердия, давно разорвавших на бинты запас своего белья, и все, что доставалось ими у казачек, быстро иссякало. О сестрах милосердия все говорили с необычайным восторгом и с глубокой благодарностью. Немало раненых в походе покончили жизнь самоубийством. На всем пути похода лазарета оставались безымянные могилы.

В Ново-Димитриевской раненые в первый раз были размещены по домам в сравнительно хороших условиях и нетревожимые пробыли в них 5 суток. Но и тут смерть не оставляла их. С радостью встречали пришедших их навестить. Задавали вопросы. У них начинали блестеть глаза, когда они слушали рассказы о генерале Маркове, о своих.

Умирал кадет 5-го класса Тихонов Алеша. К нему подошел офицер, его воспитатель в корпусе, и, положив руку на голову страдальца, говорил ему слова утешения, сам едва сдерживаясь от рыданий. Юноша-кадет, взяв руку своего офицера и держа в своей, уже холодеющей руке, слабым голосом сказал:

– Я знаю, что скоро умру! Но смерть за Веру, за Россию можно с радостью принять…

* * *

Томительно и нудно проходили дни полного отдыха и спокойствия. Добровольцы привыкли к сильным ощущениям и переживаниям. Обо всем уже переговорили, даже на тему «куда теперь пойдем?». Ответ был один и желательный для всех: на Екатеринодар!

Соображения были разные. Считалось, что теперь, когда силы армии увеличились вдвое, взять Екатеринодар возможно, а с его взятием поднимается против большевиков вся Кубань. Было и чувство естественной тяги к большому городу. Мечтанию об Екатеринодаре способствовало, кроме того, одно существенное обстоятельство: добровольцам было выдано жалованье – по 250 руб. каждому.

Однако, когда-то «будет Екатеринодар», а пока, и это было очень удобно, т. к. жалованье выдано монетами в 15–20 коп., можно развлечься игрой в «железку». За столом стояло оживление. Лежали кучки монет…