Маркс и Энгельс

Энгельс воспринимал и усваивал все быстро, писал споро, легко отыскивал наиболее существенное в предмете. В отличие от Маркса, он рано столкнулся с противоречиями в своей семье и познал истинные условия существования человека. Различие между богатством родного дома и нищетой, лицемерие религии навсегда остались в его сердце прямым укором действительности. Одновременно он дополнял знакомство с обществом теоретическими познаниями.

Маркс был волевым человеком, любил преодолевать препятствия, побеждать трудности. Он был прирожденным исследователем и добивался проникновения в глубины явлений. Маркс работал медленно, основательно. Расчленяя предмет исследования, идя от частного к общему, он добивался ясности и делал выводы, ведшие его к открытию новых вершин для обозрения окружающего.

Энгельс видел идеал в воинственном Зигфриде, прокладывающем себе путь силой и мечом. Маркс нашел свой символ в Прометее, не пощадившем себя ради любви к людям.

Стиль Энгельса был легким, свободным, прозрачным. Мысли рождались как бы сами собой и легко ложились на бумагу.

Маркс, особенно в молодости, пользовался длинными, усложненными фразами, несколько трудными для чтения и понимания, но свидетельствовавшими о богатстве мысли, которая настойчиво пробивала себе дорогу к ясной и точной формулировке.

Верность идее борьбы за свободу народа была одной из самых характерных черт Маркса и Энгельса. Вся их жизнь была посвящена этому, и они никогда ничего не жалели для победы трудящихся. Двадцатидвухлетний Фридрих Энгельс, шагавший, как и Маркс, от одной философской системы к другой, чтобы, освободившись от всех идеалистических заблуждений, выйти, наконец, на широкую дорогу материализма, сформулировал в дни борьбы с реакционными взглядами Шеллинга свой девиз — все ради торжества идеи свободы — и оставался верен этому девизу до конца своих дней.

«И эта вера во всемогущество идеи, в победу вечной истины, — писал он в работе «Шеллинг и откровение», — эта твердая уверенность, что она никогда не поколеблется, никогда не сойдет со своей дороги, хотя бы весь мир обратился против нее, — вот истинная религия каждого подлинного философа, вот основа подлинной позитивной философии, философии всемирной истории… Пусть не будет для нас любви, выгоды, богатства, которые мы с радостью не принесли бы в жертву идее, — она воздаст нам сторицей! Будем бороться и проливать свою кровь, будем бестрепетно смотреть врагу в его гневные глаза и сражаться до последнего издыхания! Разве вы не видите, как знамена наши развеваются на вершинах гор? Как сверкают мечи наших товарищей, как колышутся перья на их шлемах? Со всех сторон надвигается их рать, они спешат к нам из долин, они спускаются с гор с песнями при звуках рогов. День великого решения, день битвы народов приближается, и победа будет за нами!»

Хотя характеры молодых революционеров Карла и Фридриха были во многом совершенно разные, обоим была присуща одна и та же весьма важная черта: они никогда не боялись порывать с теми людьми, чьи идеи становились им чужды. Движение вперед, новые и новые исследования, смелые и решительные выводы — такова дорога будущих друзей, и в то время, как младогегельянцы считали, что они уже достигли высот в науке, указав на абстрактную критику как единственно действенный рычаг для преобразования мира, Маркс, руководил «Рейнской газетой», а Энгельс, знавший близко жизнь в силу своих семейных связей и профессии, очень скоро поняли, что пассивная критика сама по себе беспомощна. Усевшись в удобное кресло абстракции, берлинские «Свободные» возносили собственное «я», но они становились трусливыми и нерешительными, как только надо было действовать.

Фридрих Энгельс прибыл в Англию в конце 1842 года. Отец посчитал за лучшее отправить сына подальше из начинавшей приходить в движение предреволюционной Германии.

Фридрих не впервые переплывал Ла-Манш. Когда таможенный чиновник, бегло осмотрев саквояжи, пропустил его на набережную, он почувствовал себя почти прирожденным англичанином.

Энгельс знал английский язык в совершенстве. Взобравшись в фиакр, он обратился к рыжему вознице с приветствием шотландских горцев, и тот, не колеблясь, признал земляка.

В ожидании почтового дилижанса Энгельс просмотрел кипу английских газет. Он заключил, что, по мнению самих англичан, мало изменений произошло у них за те два года, которые для него были так бурны и богаты событиями.

Он был обескуражен. С немецких берегов Англия казалась младогегельянцам охваченной социальной лихорадкой, рвущейся навстречу революции. Патетический Гесс в берлинских ресторанах, где собирались «Свободные», столько раз вдохновенно пророчествовал, обещая, что социальный переворот начнется на Британских островах и лишь потом перебросится на континент.

— Воды пролива не погасят пламени» Осанна! Приди! — кричал Гесс, простирая руки.