Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Конечно, эти направления развития у молодого Лукача намечены не полностью, но если принять во внимание его деятельность post festum (слишком поздно – лат.) в связи с твердой демократической позицией Розы Люксембург, то, исходя из его теории, они покажутся нам довольно ясными и объективно возможными. Несомненно, Советы как политическая организационная форма, нарушающая связь овеществления «предыстории», по Лукачу, не до конца растворяются в партии, но перед лицом исторической роли партии обладают лишь статусом Эдема, а именно утопической конструкции «регулятивной идеи» в кантовском смысле, без подлинного реального содержания, появляющегося в процессе освобождения человечества. То, что у Розы Люксембург, если исключить ее политическую позицию, предварительно изымается из структуры ее концепции живого марксизма, иначе говоря, сведение революционной теории к чисто партийной, у Лукача как раз теоретизируется. Тем не менее венгерский мыслитель является единственным крупным марксистом 20-х годов, который ощущал ответственность перед наследством, оставленным Розой Люксембург. Если в то же время критика «люксембургиантства» стала опасной для отдельных активистов, для их партийной работы, а в некоторых обстоятельствах и для самой их жизни, то впоследствии «диссиденты» из КПГ, такие, как Корш или Вильгельм Рейх, критикуя большевизированную партию, во всем, что касается их теории и практического поведения, уже никогда не шли в русле традиций, оставленных Розой Люксембург.

* * *

В истории рабочего движения «люксембургиантство» превратилось в полемическое понятие для изоляции определенной формы левого уклона. Прежде всего его упрекают в недооценке роли партии и в «обожании» стихийности масс. Тут мы не можем решить, является ли так называемое «люксембургиантство», как полагает Петер Неттль, исключительно функцией ленинизма. Единственно, что мне кажется несомненным, – это обличительная роль «люксембургиантства» с начала сталинизации коммунистических партий Западной Европы. Рут Фишер, сама ставшая жертвой стратегии большевизации, говорит о бацилле сифилиса, которой Роза Люксембург якобы заразила КПГ.

«Люксембургиантство» – это главным образом продукт фракционной борьбы внутри советской коммунистической партии, в котором теория революции – из нее в их полемике одинаково исходят и Ленин, и Роза Люксембург – сводится к теории партии в чистом виде. Поэтому в письме протеста, направленном в редакцию журнала «Пролетарская революция», Сталин, умело подчеркивая революционные заслуги Розы Люксембург, тем не менее поставил ее в один ряд с идеологическими предшественниками Троцкого, упрекая ее (а вместе с ней и Парвуса) в том, что они «сочинили утопическую и полуменьшевистскую схему перманентной революции», на которую он указал как на «уродливое изображение Марксовой схемы революции» [6]. В 1931 году подобные слова означали не критику, а приговор!

Открытые или завуалированные разногласия в связи с отношением Розы Люксембург к вопросу о революционном значении стихийности углублялись и продолжались в коммунистических партиях еще и после 1956 года. В период десталинизации хотели замолчать эту раздражающую, но тем не менее существующую проблему «Роза Люксембург», полагая, что к концу своей жизни она почти исправила большую часть своих ошибок [7]. В основе этого предположения, несомненно, лежит недопонимание или недоразумение. Как уже говорилось, практическая солидарность с ленинской партией, когда она (в особенности после Октябрьской революции) подвергалась нападкам справа, начиная с социал-демократов и профсоюзных деятелей и кончая буржуазными партиями, для Розы Люксембург никогда не была под вопросом: как революционерка и в обстановке борьбы за непосредственные интересы она всегда выступала в едином строю с Лениным, что, однако, никак не отражалось на ее принципиальной критике ленинской партии и некоторых программных положений большевиков [8].

Когда Эрнст Тельман и другие немецкие коммунисты думали, что ее можно считать «своей», что под влиянием Октябрьской революции и после основания собственной партии она не только отошла от немецкой социал-демократии, но, приблизившись к Ленину, признала и практически исправила свои былые ошибки левого радикализма, то они учитывали тот факт, что в ее принципиальной оценке революционного значения массовой стачки вплоть до ее смерти не произошло никаких изменений.