Полемика между Лениным и Розой Люксембург по вопросам организации, о значении массовой стачки и стихийности и т.д. может в какой-то мере принести пользу, если сами отношения между стихийностью и организованностью рассматривать как исторически определенные, подчиненные исторической диалектике; нет единого правила поведения, установленного раз и навсегда и подходящего к любой ситуации. Как бы это ни было обусловлено конкретными социальными обстоятельствами, тем не менее можно сказать, что Ленин в основном рассматривает структуру революционного процесса с точки зрения организованности, а Роза Люксембург анализирует ее с точки зрения стихийности и инициативы масс. Но это не просто разница в оценках, акцентах, это принципиальная разница, которая характеризует направление мысли двух теоретиков, начиная с логической и гносеологической постановки проблем. Это результат конкретных и сложных социальных условий, в которых развертывается классовая борьба. Для Розы Люксембург она в постоянной конфронтации как с бюрократическим центром Каутского, так и с реформистскими тенденциями социал-демократической партии и профсоюзов; и то, и другое влечет за собой фатальные последствия, заключающиеся в том, что руководящий аппарат все более отдаляется от революционных нужд и стремлений масс. Для Ленина – это постоянное осмысление сложной действительности, в которой еще недостаточно развитой пролетариат должен завоевать и утвердить свою организующую роль вождя по отношению к крестьянству и мелкобуржуазным массам. Эта раз от раза специфическая логика исторической и социальной обстановки настолько глубоко пронизывает мысли Розы Люксембург и Ленина, что, только исходя из нее, можно понять, ценой каких усилий приходилось им усваивать, перерабатывать и обобщать опыт другой страны в ее борьбе за освобождение рабочего класса. Как известно, Роза Люксембург почти все свои конкретные идеи о массовой стачке выдвинула на основе опыта России, а Ленин до 1914 года подчеркивал образцовую организованность немецкой социал-демократии.
Люксембург понимает массовую стачку как форму стихийного, непосредственного и творческого выражения опыта и потребностей рабочего класса. По ее мнению, моменты стихийности в каждой массовой стачке не противоречат убеждению, бытующему среди анархистов и профсоюзных бюрократов, согласно которому можно искусственно вызвать массовую стачку и использовать ее как политическое орудие, подходящее для любого случая; более того, поставив массовую стачку в центр своей теории, она одновременно дает оценку материалистической диалектики как «специфического способа мышления сознательного пролетариата, борющегося за свои права» [14]. Ее понимание марксистской диалектики имеет особый оттенок: она возвращается к требованию Маркса следовать от абстрактного к конкретному, что противоречит традициям европейской мысли, традициям, возрождение которых она видит не только в среде немецкой социал-демократии, но и в ленинской теории партии. Таким образом, если Роза Люксембург имеет так мало общего с неприязнью к философии, с «отказом от всяческих мысленных фантазий» своего друга Меринга, то столь же мало взгляд ее обращается и к систематическому развитию категорий диалектики, соответствующих «замкнутой концепции мира». Конечно, дело тут не только в недостатке времени и не только в формировании ее личности. Для нее диалектика является именно, как считает Гегель, методом, формой, сознанием самодвижения содержания. Поэтому ее способ анализа социальных отношений и классовой борьбы не обращен «вверх», к идеям, программам, организационным директивам, центральным комитетам и, следовательно, никогда не является идеалистическим. Наоборот, аналитические понятия критики политэкономии обращены у нее «вниз», к конкретному опыту масс и отдельных личностей. Лелио Бассо точно указал на этот основной пункт диалектической концепции Розы Люксембург:
«Деятельность Люксембург состоит именно в попытках увязать диалектический метод Маркса с сутью классовой борьбы, превратить его не только в метод интерпретации истории и анализа современного общества, но и в прикладной метод для создания истории, то есть применить его к действиям широких масс и сознательному построению будущего. Как мало кто из других марксистов, она воспринимала действительность и историю диалектически» [15].