Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Гнев Плеханова разразился с особой силой, когда группа интеллигентов-большевиков, в которую входили Анатолий Луначарский, В. Базаров, Н.А. Рожков и известный философ-марксист А.А. Богданов, считавший себя эмпириомонистом, подняла дискуссию о диалектическом материализме. Богданова он тут же поместил «вне пределов марксизма» и лишил его «именования… товарищем». Его преступление, страшно сказать, состояло вот в чем: «Вы отвергаете точку зрения Энгельса», который «был полным единомышленником автора „Капитала“ также и в философии… отвергая точку зрения Энгельса, Вы тем самым отвергаете точку зрения Маркса и примыкаете к числу „критиков“ этого последнего» [99]. С той же нетерпимостью он обратился потом против своих бывших друзей, и в первую очередь против Александра Потресова, который в своем исследовании, посвященном зарождению марксизма в России (вошедшем в монументальное исследование меньшевиков о политических и социальных движениях XX века в России – «Общественное движение» [100]), несколько принизил (по крайней мере с точки зрения Плеханова) роль самого Плеханова и его группы «Освобождение труда» в распространении марксизма в России. Вклад Потресова в это исследование определен как «настоящий пасквиль на революционный марксизм» и «предательство марксизма» [101]. Торжественно отлучив Потресова от марксизма, Плеханов стал настаивать на том, чтобы редакторы «Общественного движения» (Мартов, Мартынов и Дан) воспретили публикацию исследования Потресова и отошли от него. Когда они отказались это сделать, Плеханов вышел из состава редакции меньшевистской газеты «Голос социал-демократа» и начал кампанию против Потресова и других меньшевиков, назвав их «ликвидаторами», стремящимися похоронить партию [102]. Говорят, большевик Лев Каменев остроумно заметил, что ересь Потресова явилась «ликвидацией Плеханова и его роли в социал-демократии» [103].

С апреля 1909 года война Плеханова против большевистских и меньшевистских «еретиков», в которой он воображал себя (по крайней мере по отношению к Богданову) «охотником, стоящим перед дичью», или же «котом, держащим в зубах мышь» [104], превратила его в человека, который (как он признавался Вере Засулич) «в политике одинок» [105]. В 1911 году он потерял и последних друзей-меньшевиков, когда в разнузданном и мстительном крестовом походе против «ликвидаторов» в «Открытом письме» напал на Павла Аксельрода и Веру Засулич, клевеща на них за их амбициозное участие в партийных столкновениях 1903 года [106]; и снова их потерял, когда Мартов, Дан и Мартынов в «Открытом письме» Аксельроду и Вере Засулич подтвердили им свою дружбу и восхищение и охарактеризовали самоуничтожение и личную трагедию Плеханова одной фразой: «Сочетание ума, достойного Чернышевского, с душой дон Базилио» [107].

Мировая война и русская революция положили конец тому, что оставалось от авторитета Плеханова как марксистского теоретика русского и международного социализма. Довольно резко изменив свои взгляды по сравнению с предыдущей позицией, когда он утверждал, что войны должны рассматриваться исключительно исходя из пользы революции – «salus revolutions – suprema lex» («благо революции – высший закон») – и что, таким образом, не следовало делать какого-то различия между агрессивными и оборонительными войнами, теперь он призывал к «простым законам нравственности и справедливости», которые, как он утверждал, должны в одинаковой мере обязать социал-демократов поддерживать Францию и Бельгию в их оборонительной войне против немецкого агрессора [108]. Хуже того, совершенно игнорируя моральный элемент у Маркса, Плеханов вдруг открыл фразу о «„праве“ ditto об „истине, нравственности и справедливости“», которая встречалась во введении к «Уставу» (ноябрь 1864 года) «Международного Товарищества рабочих» (Маркс признавался Энгельсу, что вопреки его желанию сторонники Мадзини в «Товариществе» его «обязали… вставить» эту фразу, но он сделал это таким образом, что «это не может принести никакого вреда») [109]. Открыв эту фразу, Плеханов стал ее употреблять и злоупотреблять ею, соединяя ее, подобно Бернштейну, с «моральным законом Канта» и постулируя как основной принцип внешней политики социал-демократии [110].

Что же касается его отношения к царской России в войне, то, если Ленин полагал, что «наименьшим злом было бы теперь и тотчас – поражение царизма», «ибо царизм во сто раз хуже кайзеризма», и считал обязательным «направление работы (упорной, систематической, долгой может быть) в духе превращения национальной войны в гражданскую» [111], Плеханов не видел особых причин предпочитать «эксплуататора, говорящего по-немецки», тому, который говорил по-русски, в особенности когда (и в этом он был уверен) победа немцев над Россией приостановила бы «наше экономическое развитие, положила бы конец европеизации России и укрепила старый порядок» [112].