Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Истоки этой, так сказать, фазы «святого Павла» в истории марксизма связаны с решающей ролью в ней позднего Энгельса, так что в периодизации марксизма историки обычно относят начало его распространения к 1883 году, открывающему двенадцатилетний период одиночной деятельности Энгельса, а не к канонической дате возникновения II Интернационала (1889) [22]. Здесь нет необходимости повторять высказывания Густава Майера о кипучей деятельности старого Нестора социал-демократии, они слишком хорошо известны. Стоит, однако, подчеркнуть по крайней мере две проблемы: с одной стороны, вопрос о верности Энгельса марксизму в том виде, как он развивался в период до смерти Маркса (что, по существу, означает верность марксизму Маркса); во-вторых, вопрос о практическом аспекте деятельности Энгельса, сознательно направленной на утверждение и распространение его и Марксова учения.

По первому вопросу было изведено море чернил в попытке доказать вещи прямо противоположные: с одной стороны, создать разрыв между Марксом («подлинным» марксизмом) и Энгельсом (популяризацией и упрощением марксизма); с другой – доказать любой ценой их абсолютное единство [23]. Трудно сказать, когда именно возникло такое противопоставление, но оно, несомненно, получило широкое распространение только во время дискуссии о ревизионизме. Вольтман, например, выступая на Ганноверском съезде немецких социал-демократов в 1899 году по поводу полемики о теории краха, отмечал, что у Маркса нет на нее никаких намеков, что, скорее, они есть «у Энгельса и так называемых марксистов» [24]. Связанная с разного рода полемикой дискуссия уже тогда не обещала многого; в истории дискуссий о марксизме она привела к многочисленным передержкам текстов, догматическим противопоставлениям одних текстов другим. Вероятно, поскольку для такого сложного вопроса невозможно найти удовлетворительного решения, справедливым будет мнение, которое подчеркивает то, что независимо от воли Энгельса время, когда он был в преклонном возрасте, отличается от того времени, когда он работал вместе с Марксом. Потребность в идеологии, в легитимации рабочего движения гораздо более ощущалась в период между 1883 и 1895 годами, нежели в предшествующие годы.

Вторая проблема, касающаяся практической деятельности позднего Энгельса по распространению марксизма, вызывает меньшее количество споров. Как показал Раджоньери, в 80-е годы вполне определенные и относительно узкие круги (немецкая интеллигенция, рядовые члены и руководители социал-демократии) были полностью осведомлены о том, что существуют не только самобытная марксистская «школа», отличающаяся от других социалистических направлений, но и целая совокупность элементов: теоретические установки, политическая программа, партия, культурная ориентация.

При всем различии форм и особенностей решающую роль в этом деле сыграли Каутский, Бернштейн, Бебель и Либкнехт. Все они испытали непосредственное влияние Энгельса. А его переписка – до нас дошло около 1200 писем, относящихся к периоду становления марксизма, и можно предполагать, что их было намного больше, – охватывала практически весь мир и содержала советы, указания и разработки отдельных вопросов, для которых было характерно стремление дать единое представление о марксизме, его истории и теоретическом содержании. В своих работах и в многочисленных предисловиях к новым изданиям и переводам своих и Марксовых работ, а также при редактировании второго и третьего томов «Капитала» Энгельс старался дать находящемуся на подъеме социалистическому движению понятие о сложных связях учения Маркса с его подлинными «источниками», дать представление о преемственности и о «разрыве» между марксизмом и великими битвами 1848 года, между марксизмом и классической немецкой философией.

Однако распространение и утверждение марксизма оставалось, так сказать, под контролем Энгельса только отчасти. «Классиков» уже читали с точки зрения их практической применимости; наиболее поддающиеся упрощению исторические части «Капитала» обрели свою жизнь, необыкновенным успехом пользовались изложения и учебники. Не все то, что Энгельс рекомендовал для чтения, было действительно прочитано. Сама его настойчивость, с которой он так часто выступал против упрощенной интерпретации исторического материализма, говорит о том, какой успех имели такого рода «вульгарные» интерпретации. Он сам и многие его современники прекрасно это сознавали. По поводу одной из популяризации теории стоимости Антонио Лабриола заметил следующее: