Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

То, что нарисованная картина зачастую не была лишена правдоподобия, не оставляет сомнения. Особенно в первые годы некоординированные и часто импровизированные действия некоторых представителей приводили к трениям и неразберихе. По крайней мере до 1921 года «глазом Москвы» был некий одиночка, нечто среднее между профессиональным революционером и авантюристом, склонный весьма широко и субъективно трактовать назначение мандата Коминтерна, который, если он действительно существовал, был весьма расплывчатым документом. История таких людей, как Дего и Абрамович-Залежский во Франции, довольно типична в этом смысле[1157]. Самое малое, что можно сказать о роли представителей Исполкома в Германии до «мартовского выступления», – это то, что она вызывала разочарование и подвергалась критике со стороны самого Ленина. Однако было немало случаев, в том числе и на первом этапе, когда представители Коминтерна играли первостепенную роль в разработке линии партии не в силу их способности маневрировать, а в силу способности понять и правильно оценить специфику данной конкретной политической обстановки: вспомним о роли Радека в КПГ или сначала Снеевлита, потом Бородина в КПК. Во всяком случае, с течением времени отличительные черты и функции представителей постепенно в корне изменились. После 1924 года «полномочными представителями» стали сотрудники аппарата Коминтерна, отчитывавшиеся перед Исполкомом. Их функции не ограничивались теперь выполнением специальных миссий (самые деликатные поручались руководителям первого плана, таким, как Мануильский, Тольятти или Эмбер-Дро); они теперь приравнивались к функциям постоянных советников при той или иной секции. В результате авторитет представителя необычайно вырос и иногда, главным образом в маленьких партиях, был абсолютно непререкаем. Но бывало и так, что он им пользовался в обидной для местных руководителей форме, и это приводило к ухудшению общей обстановки в партии. Подобные случаи были довольно часты в период руководства Зиновьева. Многие партии жаловались на это, и дело доходило до того, что некоторых «полномочных представителей» Коминтерна партии объявляли персоной нон грата. Так было, например, с Гуральским (Кляйне) в Германии в 1924 году, с Поганы (Пеппер) в Соединенных Штатах в 1925 году. В других случаях «глаз Москвы» выполнял свои задания с чувством меры и сознанием ответственности, осуществляя кропотливую работу посредника между противоборствующими течениями и становясь выразителем интересов той партии, к которой он был прикомандирован, даже если они были в скрытом противоречии с директивами Исполкома. Кличка Пеликан, которую итальянские коммунисты дали Мануильскому за то, что он выступил в их защиту перед центральным органом Коминтерна, являлась в этом смысле выразительным свидетельством. Естественно, возможности «полномочных представителей» выступать в такой роли перекрывались цепной реакцией, которую вызывали в других партиях внутренние конфликты в русской партии. Между 1924 и 1929 годами их задача все чаще сводилась к тому, чтобы суметь сманеврировать и убедить местные руководящие группы из своей секции встать на позиции большинства в ВКП(б) и изолировать и изгнать оппозиционеров, превращаясь таким образом в орудие логики, которая больше заботилась о партийных группировках, чем о диалектическом развитии политических идей. После 1929 года, когда с установлением непререкаемой власти Сталина прекратилась внутренняя борьба в русской партии и была достигнута известная стабильность в составе руководства других партий, необходимость в таком вмешательстве ослабла. Однако монолитность и климат нетерпимости, которые теперь воцарились в Интернационале, усилили роль представителя Коминтерна как защитника линии, стоящей выше всякой критики, а также как лица, осуществляющего контроль за правильным применением этой линии на практике, что значительно сужало рамки его личной инициативы. Тем не менее представители Коминтерна и в 30-е годы иногда выполняли функции, выходившие за рамки передачи директив сверху и контроля за их исполнением. Фрид, например, который с 1931 года был представителем Исполкома при ФКП, по свидетельству многих, активно содействовал разработке Коминтерном политической линии для ФКП в антифашистском направлении[1158]. Недавно опубликованные документы миссии Тольятти в Испании в 1937 году показывают, как внутри одного и того же руководящего аппарата Коминтерна столкнулись две линии: одна линия – на оказание удушающего давления и опеку над Коммунистической партией Испании, другая же чутко воспринимала ту новизну опыта, который зрел в огне гражданской войны, и была готова помочь росту и самостоятельности руководящей группы КПИ[1159]. С другой стороны, именно испанские события 1936 – 1939 годов показывают, что решение, принятое после VII конгресса, об упразднении Института представителей и инструкторов Исполкома (см. выше, с. 394) осталось лишь на бумаге. В 1937 году, помимо Тольятти, к Центральному Комитету КПИ были прикомандированы по крайней мере три руководителя из аппарата Коминтерна (Кодовилья, Гере и Степанов), а другие возглавляли Интернациональные бригады (Марти, Далем и др.). Кроме того, в Испании находилось неустановленное число агентов советской политической полиции, сыгравших важную роль в репрессиях, которые обрушились на предполагаемых троцкистов. Немало свидетельств бывших коммунистов наводит на мысль о том, что агенты ГПУ (потом НКВД) с середины 30-х годов «осуществляли надзор» за деятельностью других коммунистических партий в тесном контакте со сталинским аппаратом власти; этот надзор осуществлялся и за руководящими национальными партийными группами, и за представителями Коминтерна, и за самим Секретариатом Коминтерна в Москве.