Марксизм в России начинался со лжи

...Итак, что же мы имеем? Объявив, что его, Энгельса, позиция и позиция Маркса по вопросу о России единая (на самом деле этого явно не было), Энгельс ввел Вас и многих других в заблуждение. Позиции же эти — относительно России — у основоположников были не просто разные, но и внутренне несовместимые. Это настолько очевидно, что не заметить такое можно лишь при очень и очень большом желании именно не заметить... За десятки-то лет! В только что приведенных мной суждениях Энгельс с помощью неверного перевода Плехановым на русский язык написанного Марксом предисловия к «Манифесту», во-первых, просто-напросто искажает смысл этого предисловия — до полной его неузнаваемости, во-вторых, он это искажение преподносит также и в качестве мнения Маркса... Как говорится: хоть стой, хоть падай...

Вчитайтесь, в частности, в письмо Энгельса Даниельсону от 24 февраля 1893 г. Вы, надеюсь, увидите: Марксова идея «сигнала» уже там отсутствует, а присутствует совсем чуждая ему идея «толчка извне», принадлежащая Энгельсу... Ничего не скажешь, «достойный» конец великой жизни. И столь же «достойное» начало жизни русской социал-демократии... То и другое погрузилось в ложь.

Энгельс забивает гвозди в изготовленный им же гроб для идеи Маркса о том, что «русские начнут», а «Запад довершит». Уже старый и больной, он в 1894 г. пишет послесловие к изданию на русском языке своей брошюры «О социальном вопросе в России». Его позиция, полностью отвергающая идею Маркса о «русской альтернативе», звучит здесь как нечто совсем не имеющее отношения к Марксу. Позиция Энгельса: только и только свержение капитализма на Западе и затем переход там к социализму — только это якобы способно сохранить русскую сельскую общину. «Инициатива подобного преобразования русской общины, — продолжает увядший пророк, — может исходить исключительно лишь от промышленного пролетариата Запада, а не от самой общины. Победа западноевропейского пролетариата над буржуазией и связанная с этим замена капиталистического производства общественно управляемым производством, — вот необходимое предварительное условие для подъема русской общины на такую же ступень развития» (Соч., т. 22, с. 444; курсив мой. — Г. К.).

Долгое время занимаясь проблемами России, Энгельс в ней главного, по существу, так и не понял. Но его авторитета оказалось все же достаточно, чтобы (в паре с Плехановым и через посредство его группы) сдвинуть русское революционное движение конца XIX в. сильно в сторону от его собственного естественного пути. Невольно? Возможно. Но таков факт.

Раскол во взглядах на Россию произошел, как видим, сначала между родоначальниками марксизма. В последних работах Энгельса и в работах Плеханова линия Чернышевский — Маркс была подвержена, в сущности, беспощадному третированию. С некоторым (фиговым) прикрытием лишь самого имени Маркса... Только имени. И не о Марксе заботились...

Маркс же принял концепцию судеб России, наиболее полно разработанную Чернышевским, первоначально сформулированную Герценом, к которому (из-за его панславистских тенденций) он был настроен, к сожалению, неприязненно. Потому и выступал против него. Но концепция есть концепция! Она у всех у них одинаково резко противостоит ошибочному взгляду (будто судьбы России определяет Запад) — взгляду Энгельса — Плеханова. Вот как, однако, мыслил о судьбе России и ее истолкователях Маркс: «Таким образом, процесс, который я анализировал, заменил (в Западной Европе. — Г. К.) форму частной и раздробленной собственности работников капиталистической собственностью ничтожного меньшинства... заменил один вид собственности другим (курсив Маркса. — Г. К.). Как это можно применить к России, где земля не является и никогда не была “частной собственностью” земледельца? Стало быть, единственное заключение, которое они имели бы право вывести из хода вещей на Западе, сводится к следующему: чтобы установить у себя капиталистическое производство, Россия должна начать с уничтожения общинной собственности и с экспроприации крестьян, т. е. широких народных масс. Впрочем, как раз этого и желают русские либералы: но является ли их желание (курсив Маркса. — Г. К.) более основательным, чем желание Екатерины II насадить на русской почве западный цеховой строй средних веков?