Маркус и девочки

Они все еще переводили дух. Теперь молча. Маркус подумал, что в некоторые дни осень ощущается особенно остро. Он глядел на отца, который все наклонялся и наклонялся к ноге, упертой в дерево. Из-под красной спортивной куртки виделась полоска белой кожи. «Отец потолстел», – подумал Маркус. Когда мама была жива, он был стройнее. Монс встал обеими ногами на землю и посмотрел на Маркуса. Тот находился сейчас где-то далеко, путешествуя в своих мыслях. Но теперь вернулся.

– Ты знаешь, почему я влюбился в маму? – весело спросил Монс.

– Нет.

– Из-за ее указательного пальца.

Маркус замер в ожидании.

– Ты помнишь, что у нее на правом указательном пальце не хватало фаланги?

Маркус кивнул.

– Она в детстве прищемила его в дверях.

– Да, я знаю, – кивнул Маркус и почувствовал, что по спине побежали мурашки.

– Мама мне об этом рассказала, когда пришла устраиваться на работу. «Я не могу его сгибать, – сказала тогда она, – но тем не менее неплохо печатаю на машинке», – и показала мне палец.

– Что?

Монс звонко рассмеялся.

– Нет, не в этом смысле! Она показала мне указательный палец, а я потрогал его и сразу все понял.

– Что ты понял, папа? – спросил Маркус, внутренне торжествуя.

– Я понял, что именно эта женщина станет твоей мамой.

Монс вытянул руку в сторону Маркуса и осторожно вытащил несколько иголок из его волос.

– Наперегонки! – крикнул Маркус. – Кто первым добежит до камня! На старт, внимание, марш!

Он сорвался с места и услышал за спиной голос отца:

– Давай! Но на этот раз я тебя, чемпион, обгоню!

«А в некоторые дни осень ощущается не так уж и сильно», – подумал Маркус.

Маркус так нервничал, что начал переминаться с ноги на ногу. Сегодня Сигмунд должен сказать Эллен Кристине, кто на самом деле написал сочинение. Он рассчитывал, что раз она уже знает, кто был русалкой, то она догадается, кто – молодой человек. И если Сигмунд прав, это растопит сердце Эллен Кристины и Маркусу достанутся ее прекрасные ушки. Может, даже и навечно. Но тут он засомневался. Он почувствовал, что хочет в туалет. Такое с ним часто случалось от волнения. А может быть, ей разонравилось сочинение и теперь она думает совсем о другом, а вовсе не о прекрасных русалочьих ушах? О хвосте, например. Наверно, не так уж это здорово, когда тебя сравнивают с существом, похожим на рыбу. А как насчет косяка чешуйчатых деток? Безусловно, Сигмунд прав. Никто не может родить косяк рыб, а если и родит, то это совсем не смешно, по крайней мере для матери. Может, она посчитала, что все это затеяно как тонкая насмешка. И что он будет делать, если она действительно в него влюбится? Поведет за собой? Поцелует ее? Искупает? Где и как? И о чем ему с ней говорить? Собственно говоря, он никогда не отличался великолепным умением говорить с девушками, в которых влюблялся. Как правило, ему вообще не удавалось ничего сказать, а если вдруг и удавалось, то голос становился каким-то странным и писклявым. Не очень-то похоже на Леонардо Ди Каприо… Скорее на Дональда Дака. А этот голос обычно не производил на девушек нужного впечатления. Он взглянул на Сигмунда.

– Сегодня все решится, – сказал Маркус и заметил, что говорит уже почти как Дональд.

Сигмунд смотрел в сторону школы. У него был какой-то отсутствующий взгляд.

– Знаешь, – мягко проговорил он, – что я влюбился в твои уши?

– Чего?!

Сигмунд задумчиво посмотрел на друга.

– Ты прав, Макакус, у нее определенно недурные ушки.

Когда они пришли в школу, Эллен Кристины не было. Муна сказала, что у нее температура и она должна сидеть дома минимум три дня. Сперва Маркус испытал облегчение, но оно продолжалось недолго. Почему она заболела именно сейчас? Неужели сочинение было таким потрясающим, что все ее тело запылало и теперь жар страсти приковал ее к постели? Какое же будет разочарование, когда она узнает, что его написал маленький бабник с утино-мультяшным голосом Дональда. Маркус почувствовал усиливающуюся тяжесть в животе и бегом припустил в туалет. Там он пробыл какое-то время. Когда же вышел, Сигмунд все еще разговаривал с Муной.

– Ну да, – соглашался он, – конечно.

– Конечно – что? – спросил Маркус.

– Дам ей копию сочинения, – ответил Сигмунд, – сегодня днем я зайду к ней домой.

– А-а, – равнодушно заметил Маркус, – ей что, понравилось?

Муна улыбнулась. Кстати, у Муны очень красивые зубы.

– Она в жизни ничего прекраснее не слышала. И попросила Сигмунда зайти и прочитать сочинение еще раз.

– С превеликим удовольствием, – произнес Сигмунд голосом Леонардо Ди Каприо.

– А ты не боишься заразиться? – сипло спросил Маркус.

– Боюсь, – спокойно ответил Сигмунд, – но шанс надо использовать.

– Очень мило с твоей стороны, Сигмунд, – опять улыбнулась Муна.

Маркус заметил, что один из ее передних зубов чуть кривоват.

– Привет ей от меня, пусть поправляется, – крикнул он.

Муна посмотрела на него:

– Ты что, тоже простудился, Макакус?

– Кхе, кхе, – прокашлялся Маркус и подумал, что, наверно, стоит помолчать.

Тут, по счастью, раздался звонок на урок.

– Привет.

Сигмунд стоял перед входной дверью и как-то странно, по-дурацки, улыбался.

– Ну что, ты был у нее?

– Да.

– Как все прошло?

– Хорошо.