Маркус Вольф

Один из перебежчиков рассказал, что на дверную ручку машины Айгендорфа был нанесен контактный яд, от которого футболист должен был потерять сознание и лишиться способности управлять машиной.

Эксперты Федерального ведомства уголовной полиции не обнаружили ни следов выстрела, ни сознательных повреждений тормозной системы. Полицейские токсикологи, специалисты по змеиным ядам и прочей экзотике сказали, что ни из практики, ни из литературы не известно ни одного случая, когда яд, попавший на неповрежденную кожу, за столь короткое время привел бы человека к смерти или обмороку. Но проверить эту версию не удалось. Эксгумация трупа, по словам экспертов Института судебной медицины, ничего не дала бы — слишком поздно доказывать наличие яда.

Так и осталось неясным, то ли Мильке действительно сумел наказать своего бывшего любимца (а план каждой ликвидации писался от руки в одном экземпляре, и его подписывал сам министр), то ли служба дезинформации МГБ просто воспользовалась случаем доказать всемогущество ведомства.

До Нового года главе представительства КГБ встретиться с министром так и не удалось. В социалистической Германии официально Рождество праздником не считалось, но все его отмечали. Из представительства КГБ в секретариат Мильке прислали большую корзину цветов, узбекскую дыню, сувенирный набор белорусских водок, набор черной и красной икры и только что изданный в Москве сборник афоризмов Лихтенберга.

Эрих Мильке любил цветы, особенно пионы, и испытывал страсть к афоризмам. Он их собирал. Он считал, что в афоризмах сосредоточена жизненная мудрость, которой надо руководствоваться.

Любимым праздником атеиста и коммуниста Мильке был сочельник, хотя и в этот день он допоздна засиживался в министерстве. Но это была просто дань партийной традиции: коммунист-руководитель рано с работы не уходит.

— В сочельник в нашей стране ничего не случится, — говорил Мильке сыну. — На этот счет можно быть совершенно спокойным.

Домашние ждали его с нетерпением. Когда Мильке наконец приходил, обязательно заводили рождественскую пластинку «Тихая ночь, святая ночь». Затем специально для него ставили органную музыку Баха и пластинку с записью колокольного звона. Эти записи действовали на министра расслабляюще. На Новый год Мильке слушал после обеда девятую симфонию Бетховена. Он любил мощные голоса, такие как у русского эмигранта Ивана Реброва, и разведчики доставляли ему из ФРГ новые записи этого певца. Мильке предпочитал большие хоры, потому что сам очень хорошо пел.

По приказу Мильке три тысячи гектаров лесных угодий были отгорожены и переданы в ведение Министерства госбезопасности. Поместье Воллец, национализированное еще нацистами, стало местом отдыха высшей номенклатуры. Обустройство поместья обошлось в 20 миллионов марок.

Специально для охоты министр собрал отряд трубачей, чтобы они по старинному обычаю трубили в охотничьи рожки́. Трубачи производили большое впечатление на советских гостей, которых обязательно возили пострелять кабанов. Мильке угощал охотой и наших генералов, и советского посла Петра Абрасимова.

Но вообще-то охотился Мильке вдвоем с сыном Франком. Обычно они уезжали вечером в пятницу. Сначала Франк только наблюдал за отцом, затем сам стал охотником. Мильке подарил ему переделанный для охоты польский карабин и к нему дорогой западногерманский оптический прицел. Прицел преподнесли министру в день рождения сотрудники Главного разведывательного управления.

Из охотничьего домика министра два кабеля — электрический и видео — длиной в три километра вели к лесной поляне. Там установили прожектор и видеокамеру. Из своей спальни престарелый охотник мог увидеть на экране, как олень забрел на его поляну. Если Мильке не ходил на охоту, то в воскресный день усаживался на скамейке под большой липой, выросшей перед охотничьим домиком, больше похожим на помещичью усадьбу.

Мильке ставил рядом с собой транзистор, чтобы не пропустить новости. Читал газеты. Приветливо разговаривал с лесничими, обслугой, жителями деревни. В выходные дни много гулял пешком, облачившись в зеленый охотничий наряд. Если где-нибудь в лесу замечал обрывок бумаги или брошенный пластиковый пакет, немедленно вызывал обслугу и требовал убрать.

Мильке гордился тем, что у него получился настоящий заповедник, где стали селиться коршуны и орлы. Забывая о классовой борьбе, член политбюро ЦК СЕПГ и министр госбезопасности внушал сыну:

— Немецкое дворянство и бюргерство так заботливо ухаживало за лесом, что нам не грех бы перенять некоторые его моральные и культурные ценности.

В обыденной жизни Эрих Мильке был скуп на чувства, и эти манеры усвоили остальные. Целоваться в семье не было принято. С юных лет Мильке считал, что это негигиенично. Вместе с тем министр государственной безопасности был человеком сентиментальным. Вспоминая о годах, проведенных в Москве, мог и слезу пустить. А мог и поговорить с подчиненными так, что какой-нибудь закаленный генерал за сердце хватался.