Как показали дальнейшие события, это не помогло. Потому что без пяти двенадцать (Драгнил не отличался особой пунктуальностью, за что периодически получал взбучку от не любившей опоздания Хартфилии) в её дверь позвонили. Робкая мысль: «Соседка за солью забежала?» была буквально сметена широкой улыбкой розововолосой модели. Люси с трудом подавила вздох: «Не передумал…» и пригласила Нацу войти. Парень кивнул, шагнув в тёмную прихожую, которая стала ещё темнее, когда закрылась входная дверь.
– У тебя опять лампочка перегорела? – риторический вопрос, уже почти такой же привычный, как и приветствие – примерно каждые две-три недели ему приходилось менять сгоревшую лампочку на новую.
– Там что-то с проводкой, – отмахнулась девушка, не подумав о том, что сейчас этот её жест точно не увидят. – Я уже вызывала электрика, он сказал, что сделать ничего не может, потому что… Ой! – к восклицанию добавился грохот и тихое шипение.
– Эй, ты как? – спросил в темноту Драгнил. – Жива?
– Да-а… – простонали в ответ. – Хоть и слегка побита. Пойдём, – Нацу почувствовал, как тонкие пальчики вцепились ему в локоть, разворачивая его, а в спину упёрлась ладонь, заставляя двигаться дальше по коридору в сторону узкой полоски света на полу, пока они оба не оказались около закрытой двери. За ней, как уже знал молодой человек, не раз бывавший в квартире подруги, находилась студия (так её называла сама Люси) – большая светлая комната с двумя огромными окнами и почти без мебели. Здесь девушка рисовала; везде: на стенах, полу, подоконниках висели, лежали картины, рисунки и наброски, стол у окна был завален красками, кистями, карандашами и ещё кучей неизвестных, но, очевидно, необходимых для художника предметов.
Люси, кое-как доковыляв до стоящего у мольберта табурета, плюхнулась на деревянное сиденье и, скривившись, вытянула ушибленную ногу. Под коленкой наливался большой, с пол-ладони, синяк. Нацу присел рядом на корточки, осмотрел повреждённую конечность, осторожно проведя пальцем по краю бордового пятна, вздохнул: «Горе ты луковое…» и ушёл на кухню за льдом: подобные встречи девушки с мебелью и другими твёрдыми предметами, которые могли оставить на нежной коже Хартфилии разные по размеру и цвету болезненные пятна, случались не редко, и Драгнил уже поднаторел в оказании пострадавшей первой помощи. Аккуратно приложив завёрнутый в полотенце лёд, парень снова исчез, а, вернувшись, с упрёком посмотрел на подругу:
– У тебя нет лампочек.
Люси закусила губу, опустив глаза:
– Я совсем забыла, что та была последней. Прости. Завтра куплю.
– Я сам, – усмехнулся Нацу. – А то опять забудешь. И приду завтра пораньше, чтобы её поменять. Кстати, что сказал электрик?
– Надо менять всю проводку, но хозяйка на это не согласится – слишком разорительно для её кошелька.
– А то, что это разорительно для твоего, эту старую кошёлку, видимо, не волнует, – нахмурился Драгнил, игнорируя возмущённый взгляд подруги: девушку коробило от подобных выражений. – Почему ты не сменишь квартиру?
– Потому что она мне нравится. А синяки и шишки я могу набить в любом месте, – Люси протянула другу пакет. – Отнесёшь? А то растает…
Парень молча выполнил её просьбу и, вернувшись, задал вопрос, от которого у художницы сбилось дыхание и мурашки дружным строем промаршировали вдоль позвоночника:
– Ну, что? Мне раздеваться?
Девушка только и смогла, что кивнуть и указать Нацу на стул, приготовленный для его одежды. Добровольный натурщик без промедления приступил к выполнению своих обязанностей: скинул кроссовки, аккуратно развесил на спинке стула белый клетчатый шарф – подарок отца, очень дорогая для Нацу вещь, снял футболку… Люси заворожено наблюдала за бесплатным стриптизом, даже не подумав о том, чтобы отвернуться или выйти из комнаты (последнее было весьма затруднительно из-за противно ноющей ноги).
Впрочем, молодой человек и сам не предложил ей ни того, ни другого. Возможно, потому что относился к происходящему гораздо легче, чем она. Вот и ей тоже так надо – спокойно и профессионально. На какой-то миг девушке даже показалось, что она сможет преодолеть стеснение и робость, но как только Нацу взялся за пряжку ремня, вся её решимость тут же испарилась – ведь он сейчас снимет… всё! Люси зажмурилась и резко крутанулась на табуретке, поворачиваясь к Драгнилу спиной. Теперь она могла лишь слышать шелест ткани, но, кажется, и этого было достаточно: щёки просто пылали от смущения, воздуха не хватало, сердце так колотилось в груди, словно ей пришлось бегом подниматься на десятый этаж. Господи, зачем она согласилась?!
Шуршание за спиной между тем стихло, и голос Нацу, как всегда спокойный и уверенный, сказал:
– Я всё.
Всё?! Да, теперь уже поздно отнекиваться, отказываться, оттягивать неизбежное. Поэтому, сделав несколько глубоких вдохов, девушка задержала дыхание и повернулась. Ну, вот, ничего страшного не случилось, зря она так боялась. Трусиха.
Парень вдруг кашлянул и немного удивлённо спросил:
– Э-э-э… Люси… А рисовать ты будешь с закрытыми глазами?