Мародеры

Именно художники должны, по мнению Лангбена, стать во главе «трансформации» немецкого народа. Но не всякий художник может создавать искусство, спасительное для Германии, а лишь тот, кто «остался верен земле, сотворившей его». В упадке, в котором, по мнению Лангбена, пребывает Германия, следует винить евреев.

Теории Лангбена были извращенным и расистским толкованием идей Ницше, и великий философ вряд ли бы согласился с такой трактовкой. Отношение Ницше к евреям и расовым вопросам не столь однозначно. В одних сочинениях он рассуждает о том, что только смешение рас, привнесение свежей «славянской крови» может спасти Германию. В других — что смешение рас ведет к дегенерации и социальному упадку. Столь же неоднозначен его взгляд на европейских евреев. Вращаясь в кругах, близких к Вагнеру, Ницше придерживался принятых в этом обществе антисемитских убеждений. Позже, разорвав дружбу с композитором, он заявляет, что евреи принадлежат благороднейшей и сильнейшей расе, и желает смерти всем антисемитам. Непоследовательность высказываний Ницше затрудняла использование его идей нацистами, хотя некоторые идеологи нацизма пытались это делать. Кто-то предпочел от него откреститься. Нацистский идеолог Эрнст Крик писал:

Ницше был противником социализма, противником национализма, противником расового мышления. Если бы не эти три особенности, то, возможно, из него получился бы идеальный нацист.

Зато с Лангбеном проблем такого рода не возникало. В то время у него было гораздо больше читателей, чем у Ницше, который при жизни печатался совсем небольшими тиражами. Книгой Лангбена восхищались не только консервативные мыслители, но и ведущие культурные деятели того времени: например, историк искусства Вильгельм фон Боде, архитектор Герман Мутезиус и юный Карл Эрнст Остхауз, позднее ставший одним из главных меценатов авангарда. Книга привлекла интеллектуалов и за пределами Германии, например шведских писателей Августа Стриндберга и Улу Хансона, который назвал ее «высокой песнью пангерманизма».

Особенно широко книга разошлась в буржуазных кругах. Успех идей Лангбена, которые в дальнейшем будут развивать нацисты, может объясняться «особенным путем», которым шла Германия в XIX веке. Или «историческим своеобразием» ее национального развития, как пишут Рут и Карлсон.

В отличие от Англии и Франции, немецкой буржуазии не удалось совершить либеральную революцию, которая бы разрушила старые феодальные общественные структуры и открыла обществу путь в современный мир. Революция 1848 года в Германии провалилась. Немецкие земли еще на несколько десятилетий застряли в Средневековье. Феодальное право сохранялось во многих из них дольше, чем в других западноевропейских странах, а индустриализация запаздывала. Политическое и демократическое развитие также отставало. Превозносились такие патриархальные добродетели, как верность хозяину и послушание. Особенным было также представление о труде. Труд в Германии понимался скорее как «почетное служение нации». Феодальные отношения, жертвенность и немецкая рабочая мораль пришлись как нельзя более кстати в армии. Военная дисциплина стала образцом для отношений и в общественной жизни.

За границей над прусской дисциплиной часто посмеивались, взять хотя бы нашумевшую «кёпеникиаду». В 1906 году вор-рецидивист Вильгельм Фойгт, надев капитанский мундир, взял под командование целую роту ничего не подозревавших немецких солдат и с их помощью на глазах у публики ограбил ратушу города Кёпеник (сегодня это один из районов Берлина). Это происшествие стало широко известно и обсуждалось в основном в английской и французской прессе как пример косной военной системы, когда исполнение приказа ставится выше соображений здравого смысла. В немецких либеральных кругах эта история послужила поводом для критики военной элиты.

Демократические и либеральные идеи немецкая буржуазия часто воспринимала как чужеродные, чуждые немцам. Современный немецкий историк Ганс-Ульрих Велер считает, что в XIX веке развитие общества и государства в Германии пошло по «особому пути», Sonderweg, который в конце концов и привел страну к нацизму.

Одним из признаков этого «особого пути» была описанная выше отсталость, в которой националисты, однако, видели не недостаток, а достоинство, уникальную немецкую черту. Идеи свободы, равенства и братства, провозглашенные Французской революцией, Юлиус Лангбен называл «еврейскими и в корне чуждыми германскому духу». В противоположность британскому рационализму и французскому Просвещению немецкая культура якобы представляла собой нечто гораздо более глубокое и отвлеченное, она была пронизана духовностью, чувственностью, готовностью пожертвовать собой ради высокой цели. «Отрицание „западных“ ценностей и чувство собственного превосходства были главной чертой этой немецкой идеологии», — пишет американский историк Питер Гэй.