Марокканские красавицы

Так в декабре 1928 года она оказалась в Марракеше. Выяснилось, что барон — владелец огромных плантаций и роскошного дворца, окруженного живописным садом. Фонтаны, колокольчики, горы вдали, услужливые слуг, ставящие на стол восточные яства, пышные цветы. Одним словом, она оказалась героиней восточной сказки! И можно было не думать о деньгах… В Марракеше время словно застыло, остановилось. Зинаида часами бродила по центру города, по старинным улочкам, в руках у нее были карандаши и альбом, и она рисовала выразительные лица уличных музыкантов, толкователей Корана, гадалок, а еще — сценки на базаре, верблюдов, дома, за стенами которых шла совсем иная, непостижимая для нее жизнь. В конце декабря 1928 года Серебрякова писала из Марракеша Е. Е. Лансере в Москву: «В этой чудесной стране такая радость для глаз! Меня поразило все здесь до крайности — и костюмы самых разнообразных цветов, и все расы человеческие, перемешанные здесь, — негры, арабы, монголы, евреи (совсем библейские) и т. д. Жизнь в Марракеше тоже фантастическая — все делается кустарным образом, как, должно быть, было и 1000 лет назад. Я вот уже две недели как здесь, но так одурела от новизны впечатлений, что ничего не могу сообразить, что и как рисовать…Взяла себе вчера проводника, араба, говорящего по-французски, 10 франков в день, чтобы ходить со мной по городу, т. к. одной никак нельзя: запутаешься в лабиринтах уличек и еще попадешь в запретные для европейцев места. Дорога от Касабланки до Марракеша совсем гладкая и напомнила мне даже нашу Курскую губернию, но, подъезжая к Марракешу, вдруг начинается Африка — красная земля и пальмы, а вдали снежная цепь Атласа, но очень далеко, так что почти всегда закрыта облаками. Марракеш же весь розовый и совершенно ровный, без гор и холмов… Я думаю пробыть здесь еще три недели, а потом домой, т. к. каждый день стоит мне больше 100 франков (отель 75 франков в день), а очень хотелось бы пожить здесь подольше. Так много хотелось бы сделать, но ничего до сих пор не нарисовала, и каждый день ложусь в отчаянии и решаю уехать, а утром опять не нагляжусь на эту удивительную картину жизни».

И она пыталась все это запечатлеть на бумаге, весь этот шумный, пряный мир восточной сказки, в которую она попала благодаря барону Броуэру. Только вот писать портреты не получалось, Коран запрещал изображать человека. «Как только сядешь (в углу улицы, всегда, впрочем, смрадном) рисовать, так женщины уходят; арабы же не желают, чтобы их рисовали, и закрывают свои лавочки и требуют на чай — 20 или 10 франков за час!!! Вообще… каждый шаг здесь стоит ужасно дорого (это американцы противные напортили своими долларами)».

Женщина, открывающая чадру

Две марокканки