Махаяна возвышается над строгим разделением Малой Колесницы на хорошее и плохое, над безжалостным контролем и отсечением всех тревожащих ситуаций, заменяя идеал полного покоя Архата идеалом сострадания Бодхисаттвы, живущего ради блага других. В Тхераваде практикующий должен постичь пустотность своего «я» и тем самым навсегда освободиться от страданий — в Махаяне же то, что нужно «охватить пустотой и освобождением», увеличивается до бесконечности. Все явления без исключения видятся как пустые и лишенные собственной отдельной природы, и все существа во всех мирах нуждаются в освобождении от страданий. Махаянист намного больше может доверять себе: своей зрелости, своей мудрости, своему состраданию. Он уже не обязан заранее отказываться от всего мирского, чтобы ничего не испортить, — напротив, он дает обет помогать другим всегда, к каким бы личным неудобствам это ни вело. Он осознанно откладывает свой уход в нирвану и возвращается в миры сансары, принимая тела, подверженные старости, болезни и смерти, чтобы помогать существам освобождаться, «пока сансара не опустеет». Такой отважный «шаг навстречу сансаре» возможен потому, что Бодхисаттва находится в действительности «между сансарой и нирваной». Он не в нирване, поскольку рождается и живет среди обычных существ, но он и не в сансаре, ибо свободен от нее, т. е. свободен от понятий «я» и «мое». Зная, что все явления пусты и не имеют истинной реальности, он воспринимает любое страдание внеличностно. Недостатки сансары не отвращают его, потому что не имеют к нему отношения, теперь это просто трудные условия, в которых надо работать. «Если вы думаете о себе, — говорит Лама Оле Нидал, первый европейский лама Кагью, получивший все полномочия от Его Святейшества Гьялва Кармапы XVI, — то у вас есть проблемы; если вы думаете о других — у вас есть задачи» (Нидал 2000, 2: 258].
И все-таки на уровне Махаяны еще остается формальное разделение на сансару и нирвану. Есть два вида накоплений, которые собираются на Пути, — это «заслуга», т. е. определенные положительные впечатления в уме от сострадательных действий, и интуитивная мудрость пустоты, знающая все просто потому, что все взаимосвязано и неотделено от ума. Эти накопления преумножаются постепенно, шаг за шагом, и их легко растерять. Стоит, например, проявить невнимательность и дать волю своему гневу — бблыиая часть заслуги сгорает без следа. Приходится начинать почти заново — долгий кропотливый труд.
Только Алмазный путь устраняет эту двойственность. Наивысшая тантра говорит, что нет ситуаций чистых и нечистых, пригодных для Просветления и непригодных — все они по сути и по возможностям одинаково совершенны. Вот как описывает это Оле Нидал:
«...Будда неизменно доверял самостоятельности и одаренности людей, просто держа перед ними освобождающее зеркало своего Учения, и снова и снова открывал существам, что кроется в них самих. Потенциал Просветления, заложенный в каждом человеке, он называл
Итак, абсолютная истина пронизывает все проявления ума — иначе она не была бы абсолютной. Нет ничего вне ума — значит, нет ничего вне абсолютной истины уже сейчас, каждое мгновение. Потому любая ситуация в полной мере способна быть просветляющей, в любом воспринимаемом явлении есть то, что укажет на его совершенство, — главное, чтобы йогин был готов это увидеть.
Ваджраяна называется «Колесницей плода» в отличие от Махаяны, называемой «Колесницей причин» [Kongtrul 1996: 11]. В этих названиях отражено различное для Махаяны и Ваджраяны отношение к таким категориям, как «путь» и «плод», причина и результат. Махаяна является очень длительным путем, на котором постепенно устраняются причины страданий и невежества и накапливаются предпосылки Просветления — добродетели и мудрость; для достижения полного Просветления здесь требуются три неизмеримые кальпы (периода существования вселенной). Ваджраяна же концентрируется непосредственно на качествах самого Просветления, состояния Будды.