Марракеш. Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи

Вот и с людьми так же: лишь тот, кто умеет различить внутреннее содержание за ничем не примечательным фасадом, открывает богатый, великолепный интерьер человеческой души. Лишь тот, кто умеет заглянуть вглубь, отвлечься от своего первого впечатления и не обманывается видимостью фасада – импозантной или отталкивающей, сможет сделать много открытий в глубине сложной постройки «человек».

Не является ли риад восточным аналогом западного «убежища»? Ведь убежище это место, куда бегут, чтобы спастись. Как сказано в «Corpus juris civilis», кодексе гражданского права, составленном в 529 году по указанию императора Восточной Римской империи: «Domus tutissimum cuique refugium atque receptaculum» – «Свой дом для всякого надежнейшее убежище».

В старину убежищем был также дом, находящийся под защитой крепостных стен, туда бежали монахи и монахини, если оставаться в монастыре было опасно из-за военных действий. Таким образом, убежищем для людей может быть их дом, refugium, риад и монастырь. Однако для каждого отдельного человека всегда служит убежищем его собственное сердце.

Что такое сила? Конечно, нечто внутреннее, находящееся в глубине, в центре. Но сила должна иметь свое собственное, укромное, защищенное пространство, из которого она может проникать во все уголки сердца и души. Страх и неуверенность закрывают к нему доступ, перекрывают пути к тому, что находится внутри, в центре. Если защищенного места нет, эти пути могут остаться нехожеными, нетронутыми. Важнее, чем наружный фасад, красота внутреннего ядра. Только проникнув за фасад, можно очутиться во внутренних помещениях риада. Значит, нужен кто-то стремящийся внутрь и кто-то открывающий доступ внутрь. И это должен быть один и тот же человек.

После великолепного обеда с таджином из нежной курицы, предварительно долго мариновавшейся в лимонном соке, затем тушенной в закрытом керамическом горшке – таджине и сервированной с зелеными оливками и зубчиками чеснока, мы решили, что ужинать тоже будем в риаде. Самия, материнская душа риада, и ее помощница Аиша, темнокожая, черноглазая, в белом одеянии, спросили нас, что мы хотели бы на ужин. Тогда я спросил Самию, что ей хотелось бы приготовить. «Нет, это вы должны сказать что, а я все приготовлю для вас!» – ответила она учтиво и, по-видимому, не без радостного ожидания, что ей бросят вызов. Я размышлял недолго и с гордостью сделал заказ: «Пастилью с курицей». Было около четырех часов пополудни, об ужине мы договорились на десять вечера. Самия сказала, что может подать нам ужинать на крыше риада, – чудесное предложение. В глазах Марии я также заметил большую радость – она любит тишину и уединение.

Со временем мне стала известна история Аиши. У нее пятеро детей, и живет она небогато. Детей растит одна. Аиша всегда преисполнена благодарного чувства и щедрости, сердце у нее горячее. Однажды к ней пришла женщина – это продолжение истории Аиши – и попросилась некоторое время пожить в ее квартире, так как жить ей, беременной, было негде. В своем великодушии Аиша, хоть сама бедствовала, ни минуты не раздумывая, приютила у себя будущую мать. Та вскоре родила, а потом неожиданно исчезла, не сказав ни слова, зато подкинув Аише своего младенца, мальчика. И Аиша, опять-таки без малейших колебаний, оставила его у себя, с тех пор у нее не четверо, а пятеро детей.

К десяти часам мы вернулись в риад и, сгорая от нетерпения, поднялись на крышу. Воздух был приятно теплый. Еще несколько минут назад мы сидели на террасе кафе «Франс», неуютного, однако с превосходным видом на площадь Джема эль-Фна, и изнывали от зноя, воздух был горячим и душным, жар источала, казалось, сама земля. Потом мы брели по улицам, между раскаленными каменными стенами, где было настоящее пекло, как в печи для лепешек. А здесь, на крыше риада, мы сразу почувствовали себя в защищенном уединенном месте.

Еще не так давно я жаждал новизны: пробовал пастилью с уткой или с рыбой, стремился расширить пределы того, что было уже знакомым, теперь же, приехав в Марракеш, я хотел традиционного, подлинного и неизменного, и мне хотелось попробовать, так сказать, первозданной пастильи.

Откуда вообще пришел рецепт этого блюда? Из Персии? Из Африки? От берберов? Может, пастилья – кушанье шейхов?