— Маргарита Георгиевна, вы сегодня-таки произвели фурор, — к Рите, наконец отошедшей перевести дыхание в тень одной из колонн, приблизилась Коновалова, затянутая, в отличие от неё, в довольно строгое чёрное платье. — Не боишься, что рёбра старых пердунов, — шёпотом, кивнув в сторону кучки местных шишек, продолжила она, усмехаясь, — не выдержат?
— Рёбра? — удивилась Рита. — В смысле?
— Рёбра, рёбра, — подтвердила, улыбаясь, Татьяна. — Не выдержат нашествия бесов, — пояснила. — Глянь, даже сам Густафссон глазами стреляет в поиске твоей персоны! — перевела она взгляд с местной элиты на шведских партнёров. — А его, между прочим, внуки в родном Стокгольме дожидаются. Хватит удар бедного дедушку, с кем потом нашему дорогому Павлу Васильевичу торговый центр строить?
— Да ну тебя, Тань! — тихо рассмеялась Маргарита в ответ, легонько пихнув её локтем. — А Павел Васильевич, между прочим, сам виноват: мой внешний вид — исключительно исполнение воли его генерального величества, — со значением подняв указательный палец вверх, изрекла она.
— Ого! Даже так? — Татьяна насмешливо подняла бровь. — Стратегия, значит? Ловите на живца? Пользуетесь тем, что кровь бедных шведских старичков покинет их убелённые сединами головы, и будете брать их тёпленькими и безвольными…
— Бедных? Старичков? — Рита с красноречивым скептицизмом посмотрела в сторону шведов, среди которых упомянутый Густафссон был старше всех, но даже его сложно было назвать стариком, несмотря на наличие внуков.
— Ну не молодчиков же! Пусть и далеко не бедных… Так, а вот и наш молодчик! — повернула пиарщица голову в сторону входа в зал. — Явился, слава те господи…
Маргарита тут же устремила глаза в ту же сторону, что и Татьяна. Сердце в её груди ожидаемо совершило кульбит и понеслось галопом, оглушая уханьем в висках.
Да уж, реакция… Она словно дебютантка на первом балу, честное слово! Осталось только залиться краской и потупить очи долу… Встряхнувшись и прогоняя морок на секунду привидевшегося ей бала, где ей полагалась роль эдакой Наташи Ростовой, а Павел, естественно, был никем иным, как блистательным красавцем Болконским, Рита попыталась сосредоточиться на том, что продолжала вещать Коновалова. Но выходило из рук вон плохо — и взгляд, и абсолютно все мысли были рядом с человеком, уверенно двигающимся по залу, ослепляющим своей фирменной улыбкой и одинаково тепло приветствующим всех, кто попадался на пути. Выглядящий как всегда с иголочки, как будто не вернулся буквально час назад из изматывающей командировки, а неделю нежился где-нибудь на европейском курорте, Стрельцов просто излучал приветливость, сдержанную, но в искренности которой не усомнился бы никто. Впрочем, как и всегда. Даже некая небрежность словно чуть взлохмаченной причёски всегда выглядела так, будто над ней трудилась целая группа стилистов, хотя уж кто-кто, а Маргарита знала — это всего лишь последствия его привычного жеста, когда он в раздумьях запускал руку в шевелюру.
Какой же он всё-таки… Единственный из сотен, тысяч, миллионов, кто сумел пробить её броню, за какую-то неделю сумел просочиться внутрь, капля за каплей наполнив Риту самим собой, вытеснив все сомнения и опасения… Красивый, притягательный, желанный…
Чёрт, кажется, она сходит с ума! Но сопротивляться этому сумасшествию больше не может…
Весь вечер прошёл для Маргариты словно в тумане. Она улыбалась, вела светские беседы, продолжала ловить на себе заинтересованные взгляды. Ещё бы! Не то, чтобы она льстила себе, но — объективно — выглядела она и правда отлично. Струящаяся ткань насыщенного винного цвета облегала её стройный стан, в движении прилегая к телу то тут, то там, и обрисовывая все вогнутости и выпуклости фигуры. Несколько прядей из обманчиво простой причёски завитками ложились на плечи, пара свободных браслетов притягивала взгляд к тонкому запястью… Ничего кричащего, никакого блеска бриллиантов напоказ, никакого ощущения расфуфыренности — наверное, этим она и выделялась от основной массы дам всех возрастов, пытающихся перещеголять друг друга, и иногда не зная меры. Что в «уколах красоты», превращающих их лица в кукольные маски, что в количестве и каратах украшений.
После окончания торжественной части, со всеми полагающимися речами, рукопожатиями и церемониальными росчерками золотых паркеров под вспышками камер, публика испила шампанского в честь знаменательного события и приступила к ужину. Всё это время Маргарита украдкой кидала взгляды на источающего направо и налево обаяние Павла и, несмотря на всё понимание глупости подобной реакции, начинала ревновать его ко всему на свете. К работе, которая не давала бросить всё и, наконец, подойти к ней. К шведам, к русским, к директорам, к депутатам, к их женам, дочерям, любовницам… Ничего на свете она не ждала сейчас так, как этой встречи, когда все формальности останутся позади, будто с их прощания прошло не два дня, а целая вечность. И ничего с такой же силой не боялась одновременно…