Марсельская сказка

Дверь за мной захлопнулась с неистовой силой. Влетев в свою спальню, я подбежала к кровати и рывком опрокинула стоящий возле неё чемодан. Всё содержимое тотчас оказалось на полу. Рухнув на колени, я принялась разбирать завалы своих вещей, когда заметила капли, падающие на жёлтые страницы — то были мои слёзы. Как глупо, Эйла! Утерев их тыльной стороной ладони, я схватила маленькую записную книжку, открыла её и совершенно бессердечно вырвала оттуда несколько последних страниц. Под порыв моего гнева попали самые живые, самые красивые сцены: главный герой догоняет уезжающую героиню на мосту, признаваясь в своих чувствах, ссора и поцелуй влюблённых под проливным дождём, ночные откровения во время шторма… Я сжала губы, замечая среди вороха вырванных страниц ту, где каждая строчка была безобразно зачёркнута. Кажется, это было бесполезное описание рыжеволосого бармена, который не сыграл бы в моей истории совершенно никакой роли.

Внезапно дверь за моей спиной скрипнула.

— Эйла, что ты делаешь? — шикнула Лотти, разглядывая учинённый мною беспорядок.

Я горько всхлипнула, отвернувшись. Послышался стук — это Шарлотт закрыла за собой дверь. А затем тихие, осторожные шаги. Лотти приземлилась рядом со мной, положив ладонь на моё содрогающееся от тихих рыданий плечо, и, недолго думая, я уткнулась носом ей в грудь в надежде хотя бы на мгновение ощутить себя в безопасности, ощутить себя дома.

— Что же она тебе наговорила? — сестра погладила меня по волнистым волосам, прижав моё тело к себе. — Так я и знала: нельзя вас оставлять наедине!

— Лотти, — прохрипела я, отстраняясь и заглядывая в её тёплые карие глаза. — У неё совершенно нет совести.

— У кого? — изумилась она. — У матери?

— Ну, конечно! — высвободившись из объятий Шарлотт, я поднялась на ноги и вырвала ещё несколько страниц из своей записной книжки. Сестра тоже встала, поднимая с пола исписанные листы. — Год! Я просила их не трогать меня с этим треклятым браком всего год! Разве я просила о невозможном?! Разве нам есть, куда спешить? Я возвращалась домой, зная, что напишу прекрасный роман, и у меня будут сотни возможностей для этого, но что теперь?..

От отчаяния мне хотелось лезть на стены. Больше всего на свете я любила писать. Тяга к сочинительству росла во мне с самого раннего детства, и я знала, всегда знала, что однажды напишу прекрасную книгу — о любви, о горе, о счастье… да о чём угодно! В Кембридже у нас был маленький писательский клуб, где мы делились своими зарисовками, критиковали и восхваляли других. Там же во мне и взрастили эту уверенность — по приезде в Роузфилд я должна написать книгу. Мой преподаватель по зарубежной литературе, мистер Мэнфилд, вызвался первым её прочесть и взял с меня обещание — через год я вернусь в Кембридж с увесистой стопкой собственной рукописи. Но теперь… теперь, кажется, я вернусь туда лишь с увесистым камнем на безымянном пальце и крикливым младенцем на руках.

Как же это всё ужасно!

— Я не понимаю… почему ты решила, что таких возможностей у тебя не будет? — Шарлотт подняла взгляд со строчек на измятых страницах. — Или это из-за бала? Перестань, Эйла, мама не станет заниматься глупостями, которые ты себе там надумала. И хватит вырывать страницы! Ты пишешь очень интересно! Что это?

Подойдя к сестре и грубо вырвав листы из её рук, я смяла те в маленькие комки и бросила к шкафу.

— Не будь столь наивной, Шарлотт! — выпалила я. — Как, по-твоему, ты познакомилась с Луи?!

— У нас с Луи искренние чувства! — принялась защищаться сестра. — Как ты смеешь такое говорить?

— Никто не сомневается в ваших чувствах! Но разве не странно то, что за месяц до вашего знакомства Розалинда стала частой гостьей в имении твоего обожаемого будущего мужа?

Мой голос звонким эхом отбился от стен. Шарлотт замерла, уставившись на меня, как на предательницу, но я знала, что её обида не продлится долго. Все понимали, что их встреча с Луи не была подарком судьбы. Скорее… одолжением нашей матери.

— Даже если и так, — черты её лица смягчились, и она подошла ко мне, уже мечтательно улыбаясь. Ах, мне бы взять от Лотти хотя бы жалкую толику её мягкого и покладистого характера! — Мы полюбили друг друга. Разве это не прекрасно?

— Это везение, дорогая моя, но никак не закономерность. Вероятнее всего, на этом чёртовом балу меня заприметит какой-нибудь старый толстосум, и Розалинда продаст меня ему, как молодую кобылку, — с обидой выплюнула я. — В таком случае та любовь, о которой я мечтаю написать, никогда со мной не случится.

— И о какой же любви ты мечтаешь написать?

Я усмехнулась, устремив взгляд к небольшой картине, что висела возле окна, сколько я себя помню. Это был старый рыбацкий домик на берегу взбунтовавшегося моря. Лодка, прислоненная к замшелой стене, покосившаяся крыша, разбросанная у двери галька… мне нравилось смотреть на эту картину, она каким-то чудом приводила мои мысли в порядок. О какой любви я мечтаю написать, что хочу испытать? Какой банальный вопрос! Такой же банальный, как и ответ на него!